— Чего же ты хочешь?
— Ничего. Если бы сумела удержаться от ожиданий, ты не смог бы причинить мне такую сильную боль, как сейчас. Но это — моя проблема. А теперь, прошу прощения.
Он схватил ее за запястье, прежде чем она достигла двери.
— Ты не можешь вывалить на меня все это, признаться в любви, а потом просто уйти.
— Я поступлю так, как сочту нужным.
Обдав его ледяным взглядом, Лила отдернула руку:
— Больше мне нечего сказать, да и тебя я слушать не желаю.
Она вылетела из его комнаты, примчалась в собственную и заперлась.
Гораздо позже Лила отсиживалась в спальне и проклинала себя за то, что полностью потеряла и гордость, и самообладание. Все, чего она добилась — поставила в неловкое положение и себя и Макса, да еще заполучила нестерпимую головную боль.
Накинулась на профессора, что совершенно неправильно. Давила на него — очень глупо. Надежда на то, что удастся незаметно подвести Макса к любви, потеряна, потому что она разом потребовала от него того, что он не хотел отдавать. И теперь с большой долей вероятности разрушила даже дружбу, которая жизненно важна для нее.
Но извиняться не за что. Независимо от того, насколько несчастной она себя чувствовала, Лила не собиралась извиняться за правду. И никогда не станет утверждать, что жалеет о своей любви.
Не находя себе места, Лила вышла на террасу. Луну закрывали облака. Ветер гнал их по небу, так что свет то мерцал, то через мгновение гас. Дневная жара спала, но ночь выдалась душной, по черному ковру лужайки порхали светлячки, словно искорки затухающего огня.
Где-то вдалеке грохотал гром, однако совсем не ощущалось освежающего запаха дождя. Море не штормило, и даже если капризный ветер пригонит грозу, могут пройти часы, прежде чем она разразится и принесет долгожданную прохладу. Вдыхая пряный опьяняющий аромат цветов, Лила смотрела в сад и настолько ушла в свои мысли, что целую минуту глазела на проблески света, прежде чем что-то заметила.
Только не это, подумала она, и так настроение подавленное, а тут еще любители поохотиться за сокровищами в поисках острых ощущений. Но Сюзанна слишком тяжело трудилась, чтобы позволять какому-то идиоту с картой перекапывать ее цветы. В любом случае изгнание нарушителя поможет прогнать уныние.
Лила тихонько спустилась по лестнице в глубокий сумрак сада и последовала за лучом, размышляя по дороге, пригрозить ли проклятьем Калхоунов или старым добрым «Полиция уже в пути». Оба варианта — вполне надежный способ заставить жадных глупцов пуститься наутек. В другое время такая перспектива могла бы и развлечь.
Небо снова заволокло, Лила остановилась и хмуро прислушалась. Раздавался только звук собственного дыхания. Листья не колыхались, птицы не пели в кустах. Пожав плечами, пошла дальше. Возможно, кладоискатели заметили ее и убежали, но надо убедиться. В темноте споткнулась и едва не свалилась в грязь. Веселье исчезло, когда глаза приспособились, и Лила увидела, что прекрасный ковер Сюзанны из георгинов уничтожен.
— Идиоты, — прошипела она и пнула обутой в сандалию ногой комок земли. — Что, черт возьми, у них в башке?
Вздохнув, наклонилась и подняла растоптанный цветок. Погладила его пальцами, и тут чья-то рука запечатала ее рот.
— Ни звука, — прошипел голос в ухо.
Инстинктивно Лила начала отбиваться, затем замерла, почувствовав укол ножа в горло.
— Делай все, как говорю, и не получишь ни царапины. Попытаешься заорать, перережу глотку. Поняла?
Лила кивнула и осторожно выдохнула, когда ладонь соскользнула с ее рта. Глупо спрашивать, что ему нужно. Она знала ответ. Но этот кладоискатель не похож на ищущего ночных приключений туриста.
— Вы впустую тратите время. Изумрудов здесь нет.
— Не морочь мне голову. У меня есть карта.
Лила закрыла глаза и сумела сдержать истеричный и рискованный смешок.
Макс метался по комнате, хмурился в пол и жалел, что нечего разбить. Надо же так испортить все самое прекрасное, что было у него в жизни! Он и сам толком не понимал, как умудрился натворить такое — одним махом оскорбить Лилу, привести ее в бешенство и отвратить от себя. Он никогда не видел, чтобы женщина выказывала так много эмоций за такое короткое время — от несчастья к ярости, от ярости к ледяной жесткости, — едва позволяя ему вставить хоть словечко.
Он постарался бы оправдаться… если бы точно осознавал свои прегрешения. Откуда ему было знать, что ее обидит его умолчание о книге? Он не хотел, чтобы Лила заскучала от чтения. Нет, это ложь, признался Макс себе. Не рассказал, потому что боялся. Просто и ясно.