Блондинка ставит перед нами кружки с пивом, и Перси расплачивается.
— Ну, за твое здоровье.
— За тебя, Перси.
Перси достает портсигар, и мы закуриваем.
— Что думаешь делать сегодня вечером? — спрашивает он. — Просто так заглянул сюда на часок?
— Да, просто так.
— Ты что такой хмурый, Вик? Какие-нибудь неприятности?
Я признаюсь, что чувствую себя довольно погано.
— Ну, знаешь, как это бывает, иной раз.
— Хм, — произносит он так, словно никогда в жизни не чувствовал себя погано, но не возражает из вежливости. — Волочишься за кем-нибудь понемножку?
Дальше увиливать нет смысла.
— Мне теперь уже поздно волочиться, Перси, дружище.
— Что значит «поздно»?
— Поздно, я женат.
Перси глядит на меня разинув рот.
— Быть того не может! Ах ты хитрец! И давно?
— Да примерно с полгода назад.
— И ты уже сидишь в пивной повесив нос? — Он покачивает головой. — Это поразительно, что женитьба может сделать с хорошим человеком.
— Ладно, Перси, кончай!
— Даже чувство юмора убивает.
— У меня есть чувство юмора, черт подери, когда есть настроение шутить, — говорю. — А сегодня у меня его нет.
— Все осточертело, так, что ли?
— Да, сыт по горло.
— Ну и ну... — Перси отхлебывает пиво и пытается сдуть пену со своих воображаемых усиков. — Я полагаю, что священный долг дружбы, повелевает мне спасти моего старого школьного товарища от такой хандры. Я сам немного не в своей тарелке сегодня. Назначил было свидание, и в последнюю минуту сорвалось. Может, закатимся куда-нибудь, а?
По-моему, это неплохая идея. Я только что сидел и думал: где-то сейчас все мои дружки, и вот судьба посылает мне Перси, а уж если кто и может заставить меня немножко забыться, так это он. Вынимаю бумажник, проверяю, сколько там. Вижу: остался еще целый фунт.
— Идет, Перси, двигай, я за тобой.
— Пошли, — говорит Перси. Он опрокидывает остатки пива и ждет, пока я прикончу свое. — Сюда идем,— говорит он, хлопая меня по плечу. — Экипаж подан.
Перед входом в пивную на булыжной мостовой стоит двухместная спортивная машина — какой марки, я не могу разобрать в темноте.
— Славная машина, — говорю я, опускаясь на низкое, похожее на люльку сиденье.
— Нравится? — не без гордости спрашивает Перси. — «Триумф ТРЗ». Я выклянчил, ее у моего старика, когда отправился в первую поездку. Он хотел купить «хумбер» или «остин». Считал, что это будет солиднее, но мне удалось его переупрямить.
Ну, конечно, так же, как это тебе удавалось всегда, всю жизнь, сукин ты сын, думаю. Но машина и в самом деле недурна...
Он нажимает на стартер и мотор рычит, словно в него забрался тигр. Меня пробирает дрожь восторга от этой мощи. Мне даже немножко завидно, что за баранкой не я, а Перси.
— Был когда-нибудь в «Отдыхе монаха»? — спрашивает он, и я говорю, что не был. — Это новый кабак на Бредфордском шоссе... Сила! С него и начнем. — Он жмет на газ, мотор ревет — того и гляди, лопнут стекла. — Смотри, чтобы шляпа не слетела.
Теперь, когда я это вспоминаю, мне кажется, что за три часа мы перепробовали либо почти во всех кабаках Уэст Райдинга — две кружки там, еще две здесь, — и всякий раз рука Перси ложилась мне на плечо и я слышал: «Кончай, двигаем дальше», пока я не потерял счет стойкам, к которым мы приваливались, людям, с которыми мы трепали языком, пивным кружкам, которые мы опоражнивали, и ватер-клозетам, в которых мы от этого пива освобождались. В одном баре в Лидсе Перси совсем было столковался с двумя довольно потасканными девицами, хлеставшими джин, — им, пришлись по вкусу его похабные анекдоты и манера сорить деньгами, — но все же вовремя сообразил, что машина у него двухместная, да и я как-никак женат и себе не хозяин.
— А ведь, пожалуй, действительно надо было взять «хумбера», — говорит он, когда мы выходим и усаживаемся в машину, чтобы отчалить от этого кабака и взять курс на другой.
Последние часы перед закрытием застают нас где-то на Xeppoгeйтском шоссе, в залитом огнями придорожном ресторане, где вся обстановка сделана из какого-то желтого дерева с металлическими украшениями, а люстры — из нержавеющей стали. Мы выходим оттуда, спускаемся по ступенькам и прокладываем довольно извилистый путь между стоящими на подъездной аллее машинами. Оба мы не особенно твердо держимся на ногах, и Перси, плюхнувшись на сиденье и захлопнув дверцу, внезапно разражается хохотом. И не хохотом даже, а тихим безудержным смехом, как бывает, когда сам не знаешь, чему смеешься, а остановиться нет сил.
— Как ты себя чувствуешь, Вик? — спрашивает он.