По радио передавали программу старинной танцевальной музыки — «Сельский вальс», «Велета», «Мы, уланы», «Ты моя медовая кашка, а я пчела...» Оба они — и она и Скерридж — в те далекие, далекие дни любили старинные танцы и, презирая современные фокстроты, в первые годы замужества часто кружились в вальсе, пока какая-нибудь добрая соседка смотрела за малюткой Евой. Ах, какие это были чудесные дни — короткая эра блаженной свободы, когда строгие ограничения родительского дома остались позади, а безумие Скерриджа еще было сокрыто во мраке будущего. Ах, какое это было время... Сегодня словно все сговорилось тревожить ее память: она сидела перед приемником, и знакомые мелодии поднимали со дна души давно затонувшие картинки и прибивали их к берегам ее сознания; тогда она взяла свечу и поднялась в холодную, похожую на сарай спальню, взобралась на стул и долго рылась в ящике над встроенным в стену гардеробом, пока не извлекла оттуда альбома с фотографиями. Вытерев заплесневелую крышку о свою рабочую блузу, она спустилась с альбомом вниз, к огню. Она многие годы не заглядывала в этот альбом и сейчас медленно переворачивала страницы, возвращаясь к дням своей юности.
Она заснула и проснулась от неожиданного стука в заднюю дверь, — газовая лампа потухла, и комнату освещали лишь отблески огня, догоравшего в очаге. Она подумала было, что стук ей послышался, но он повторился, на этот раз более настойчивый, тогда она встала и, подняв и положив на стол альбом с фотографиями, который соскользнул с ее колен на пол, пока она спала, вышла в сени.
Остановившись в нескольких шагах от двери, она крикнула: «Кто это? Кто там?» Дом-то ведь стоял в стороне от жилья, и, хотя нервы у нее были крепкие, на этот раз, внезапно пробудившись от сна, она почувствовала легкую тревогу.
— Это я, — ответил женский голос. — Ева.
— Ох! — выдохнула миссис Скерридж и, подойдя к двери, отодвинула засов и распахнула ее. — Входи, моя радость, входи. Я тебя не ждала сегодня. Ты, наверно, совсем застыла.
— Подожди минутку, — сказала дочь,— я только крикну Эрику. — Она дошла до угла дома и крикнула в темноту. Мужской голос ответил ей, потом с дороги, пролегавшей мимо фасада, раздался захлебывающийся кашель мотоцикла.
— Я уж думала, что тебя нет дома, когда увидела, что темно, — сказала Ева, вернувшись. Она отряхнула снег с сапог и только тогда вошла в сени. — Что ты делаешь в темноте? Только, пожалуйста, не говори, что у тебя нет денег на газ.
— Он погас, пока я дремала.
Они прошли по выложенному каменными плитами коридору на кухню, освещенную огнем из очага.
— Я сейчас найду кошелек — может, у меня там есть медяки.
— Подожди, — сказала Ева и достала свой кошелек. — У меня есть шиллинг — дольше гореть будет.
— Да у меня тоже есть медяки... — начала было мать, но Ева уже вышла из комнаты, и каблуки ее застучали по ступенькам, ведущим в погреб. Миссис Скерридж поднесла свернутую бумажку к огню и, услышав звон шиллинга, упавшего в счетчик, зажгла газ.
— А Эрик что, не зайдет? — спросила она у Евы, когда та вернулась.
— У него заседание футбольного клуба в Крессли, — сказала Ева. — Он заедет за мной на обратном пути. Тогда, может, и заглянет на минутку.
Мать смотрела на дочь — та сняла с головы платок и подправила пальцами каштановую шевелюру со свежим перманентом.
— Занятой молодой человек, этот твой Эрик.
— О, за ним не угонишься — его так и рвут на части.
Ева сняла толстое твидовое пальто. Под ним оказалось темно-зеленое шерстяное платье. Вокруг высокого ворота вилось ожерелье из поддельного золота, запястье Евы украшал такой же браслет. Дух преуспеяния и благоденствия вошел вместе с ней в жалкую комнату.
— На прошлой неделе его сделали мастером, — сказала она с легкой гордостью в голосе.
— Повысили, значит, да?
Ева приподняла на бедрах юбку, чтоб не вытягивалась сзади, и села в кресло отца. Она сняла меховые зимние сапоги и положила на решетку очага ноги в нейлоновых чулках.
— Рано или поздно он станет управляющим, — сказала она. — Все говорят, что уж очень он толковый.
— Приятно слышать, когда молодой человек в гору идет, — сказала ее мать, — а особенно если этот молодой человек имеет к тебе отношение.