— Надумала, и все, — говорит она. — Я решила, что если вы сразу все узнаете, то поймете, что я не могла поступить иначе. А если бы я отложила до понедельника, тут бы накопилась уйма всего — вы понимаете, о чем я говорю? И было бы куда труднее все исправить. Видите ли, я боялась, как бы вы не подумали, что я это нарочно сделала.
— А откуда вы знали, где я живу?
Это ведь тоже кое-что доказывает: значит, она и раньше интересовалась мной.
Она улыбается, не глядя на меня.
— Да вот так, знала, — говорит она. — Может, я знаю о вас куда больше, чем вы думаете.
Мне хочется запеть, закричать прямо здесь, на улице. Какая она прелесть! Настоящая прелесть!
III
— Ну, куда же мы пойдем? В кино?
— Я бы лучше погуляла и поболтала, — говорит она, и меня это вполне устраивает. Ведь как раз об этом я мечтал в прошлое воскресенье, когда явилась эта Дороти и влезла в наши отношения. Бог мой, как подумаю о ней... Ведь она чуть не поломала нам все... И ничего бы этого не было — я бы не шел сейчас с ней и не знал, что она мной интересуется, как и я ею. А может, это и к лучшему, что у нас не все было гладко, потому что это заставило Ингрид раскрыться и дать мне понять, что она интересуется мной. Словом, мы как бы сделали два шага назад и дюжину вперед. Я даже начинаю думать, что мы должны быть благодарны Дороти.
— А вы сегодня были свободны? Вам не трудно было встретиться со мной?
— Вообще-то говоря, мне не следовало сегодня приходить, — говорю я, а сам думаю, что, даже если б по улицам бегали голодные львы, это не удержало бы меня. — Мы всем семейством приглашены были на чай к моей сестре, на ее новую квартиру. Она вчера вернулась из свадебного путешествия.
— А, понятно, к Кристине. Вы рассказывали мне про ее свадьбу.
Ведь и в самом деле рассказывал, только это было почти две недели назад. А смотрите, сколько с тех пор всего произошло! Я познакомился с Ингрид, потом считал, что потерял ее, а теперь вот снова нашел. И мне все еще не верится, что она тут, со мной рядом, и пришла не по моему приглашению, а сама меня позвала! Я беру ее руку и просовываю себе под локоть, она поворачивает голову, смотрит на меня и улыбается, а меня обдает терпким запахом ее духов.
— Мне нравятся ваши духи. Что это такое?
Она усмехается.
— «Желание».
— Рискованная штука душиться такими духами, а? — Джимми Слейд, наверно, сострил бы иначе: что-нибудь насчет того, что один флакон таких духов может расстегнуть пояс целомудрия, думаю я и улыбаюсь.
— Они довольно дорогие, — говорит она. — Поэтому я душусь ими только по особым случаям. Для каждого дня слишком накладно.
— Что-то не пойму: мне следует радоваться или огорчаться?
— Почему?
— А потому как непонятно: уверены вы, что я ничего себе не позволю, или наоборот.
Она хохочет.
— Нет уж. Давайте не безобразничать.
Разговор заходит о наших семьях, мы ведь совсем ничего не знаем друг о друге, и я выясняю, что отец Ингрид, инженер-строитель, работает в крупной строительной фирме близ Манчестера и по делам службы часто разъезжает по стране, а иногда выезжает и за границу.
— Вообще его почти никогда не бывает дома, — говорит Ингрид. — Мама говорит, что это все равно, как быть замужем за моряком.
Я замечаю, что она говорит «мама»,а не «мать», что сразу ставит ее семью на ступеньку выше моей.
— Но в такой жизни есть, конечно, и свои преимущества,— продолжает она. — Муж, которого видишь только от случая к случаю, никогда не надоест. Поэтому, когда он приезжает, они воркуют, как влюбленные голубки. Можно подумать, что они женаты какой-нибудь месяц, а не двадцать лет... Конечно, все изменится, когда меня с ней не будет. Ей станет, наверно, одиноко.
— Вы разве собираетесь уехать из дому?
— Когда-нибудь ведь придется. Когда я выйду замуж.
— А сколько вам лет, Ингрид? — Я примерно представляю себе, сколько ей лет, но не уверен.
— Мне исполнилось восемнадцать перед рождеством. — Я бы дал ей на год больше.
— Ну, вы еще совсем ребенок, — говорю я, чтобы поддразнить ее. — Вы не скоро расстанетесь с вашей мамой.
— Так или иначе, надо заглядывать в будущее, правда? Многие девушки выходят замуж и обзаводятся семьей в восемнадцать лет. А сколько же вам лет, старичок, если можно полюбопытствовать?
— Двадцать.
— Очень трудно было угадать ваш возраст. А все из-за вашей седой бороды.
Я смеюсь.
— Ладно, ладно... — И снова мне хочется петь и кричать. Все чудесно, и мы великолепно ладим. — А за какого же парня вы намерены выйти замуж? За такого, который, вроде вашего папаши, будет все время отсутствовать?