— Вам непременно нужно читать газету во время работы, Конрой? — спрашивает Хэссоп этаким язвительного ироническим тоном, но Конрой продолжает читать, будто его тут и нет. — Я к вам обращаюсь, Конрой, — говорит Хэссоп, начиная выходить из себя.
Конрой поворачивает голову и смотрит на Хэссопа.
— Я ищу работу, — говорит он. — И если здесь ничего не найду, то посмотрю в «Йоркшир пост» и во всех других газетах. — Он уже с трудом сдерживается. — Хватит с меня этой чертовой каторги, Хэссоп. Ухожу я. Я не из тех запуганных работяг, которые в три погибели склоняются над доской, как только заслышат голос хозяина. У меня все-таки шарики работают, и я попробую применить свои способности где-нибудь в другом месте. Думаю, долго искать мне не придется: немало есть фирм, которые плачут по парням со смекалкой. Да и платят они куда больше, чем в этом вашем потогонном бюро!
Вот это он высказался, ничего не скажешь, и все вокруг напряженно прислушиваются, стараясь не упустить ни слова и гадая, что же будет дальше. Ну и напорист же этот Конрой — как бык, думаю я. Ни перед чем не остановится, если его разозлить. Лицо у старины Хэссопа становится белым, как кусок сала, а рот начинает дергаться — так всегда с ним бывает, когда он взбешен.
— Вам придется искать себе работу куда быстрее, чем вы думаете, Конрой, если вы будете так себя вести.
— Можете меня уволить хоть сейчас, — говорит Конрой. — Только сделаете мне одолжение.
На лбу у Хэссопа надувается жила, и на секунду всем нам кажется, что он сейчас велит Конрою явиться за расчетом. Но пора бы нам знать, что у него никогда не хватит духу сделать это в присутствии всего бюро. И он продолжает стоять и стоит на целую минуту дольше, чем следует. Потом сдавленным голосом произносит:
— Я предупредил вас, Конрой. Так что смотрите.
И, повернувшись, возвращается к себе в кабинет.
Конрой провожает его взглядом, пока за ним не закрывается дверь, после чего снова принимается листать газету, то и дело слюнявя кончик пальца.
II
Однажды вечером, вернувшись домой, я слышу: наш Старик у себя наверху практикуется на тромбоне. Надо сказать, что Старик наш — большой мастак по этой части. В свое время его звали в самые что ни на есть хорошие оркестры, но он не принял ни одного приглашения: в Южный Йоркшир он не поехал, потому что забои там слишком глубоки и душны для него, в других же местах ему пришлось бы совсем уйти из шахты и стать чернорабочим на заводе, а денег это давало мало. И поэтому он всегда играл в кресслийском оркестре, который, конечно, не чудо XX века, а просто неплохой второразрядный коллектив. Сам я ни на чем не играю, но оркестр люблю, особенно на марше, и до чего же приятно бывает видеть, как наш Старик шагает по улице, задрав к небу свой тромбон, слышать его резкий звук на фоне остального оркестра.
Старик спускается вниз, когда я пью чай, и берет с каменной доски открытку.
— Ты не забыл про это, Вик?
Это повестка донорам — надо явиться в школу на Шайргроувроуд. Старик тоже получил такую, а мы обычно ходим туда вместе.
— Забыл, — говорю я, — но это не страшно: никаких особых дел у меня нет.
— И кто это сдает кровь в середине зимы? — говорит наша Старушенция. — Разве не ясно, что это ослабляет сопротивляемость организма простуде и болезням.
— Да перестань ты, — говорю я.
— А по-моему, в некотором роде это даже полезно, — заявляет наш Джим. — Одно время кровопускание рассматривалось как средство излечения почти от всех болезней.
Я строю рожу мистеру Всезнайке, а наша Старушенция говорит:
— Так ведь больше-то этого не делают, верно? С тех пор кое-чему научились.
Старик чистит ботинки у огня.
— Не вижу в этом никакого вреда, — говорит он.— Зато эта капля крови, которую у тебя берут, может принести кому-то большую пользу.
— О господи! — вздыхает Старушенция.— Каждый должен чем-то помочь другому. Без этого весь свет полетит в тартарары. Но все-таки, Виктор, я бы на твоем месте попринимала зимой пивные дрожжи и рыбий жир. Очень полезно.
Я снова строю рожу. Я уже много лет не принимаю ни пивные дрожжи, ни рыбий жир.
— Джим выпил целую бутылку. Надо будет завтра купить в аптеке еще.
— Тогда купи лучше в капсулах: я слишком стар, чтобы пить рыбий жир с ложечки. — Я протягиваю ей чашку. — Есть там еще капелька?
Старушенция снимает с огня чайник и наливает мне чашку.
— Будь ты самый что ни на есть старый, а полезные вещи всегда полезны, в том числе и материнский совет...