— Что-то прохладно становится. Как тебе кажется?
207
Она все еще лежит на плаще, и меня удивляет, почему она так молчалива, в то время как обычно у нее наготове целая куча новостей.
— Может, погуляем немного? — Мне хочется двигаться. Я просто не в силах больше торчать здесь.
Она не отвечает и лежит, полуотвернувшись от меня.
— Тебе не плохо? — спрашиваю я ее, напрасно прождав ответа.
Она бормочет что-то, и я с трудом разбираю:
— Нет!
— Пошли погуляем. Я продрог.
Она опять бормочет что-то, я не могу разобрать что и говорю:
— Что ты сказала?
— Мне кажется, у меня не все в порядке, Вик, — говорит она.
На этот раз я слышу, что она сказала, отлично слышу. Сердце у меня проваливается куда-то, и от страха все начинает как-то противно дрожать внутри — словно там большая летучая мышь хлопает крыльями.
— Что это значит «не все в порядке»? — Я прекрасно понимаю, что это значит, и все-таки еще надеюсь, что, быть может, я ошибся.
Она говорит очень спокойно и тихо, и я вижу — она не шутит:
— Кое-что должно было случиться, а ничего нет.
— Как это понять «ничего нет»? — Голос у меня звучит довольно резко, но я не могу иначе — боюсь, что она заметит, как я испуган.
— Ты знаешь, о чем я.
— Ну и... Сколько уже времени прошло?
— Десять дней.
— Десять дней... Но ведь это же пустяки?
— Для меня не пустяки. У меня обычно как по часам.
— Ну, а на этот раз не так. — Меня самого удивляет, как звучит теперь мой голос. Внутри я просто весь съежился от ужаса, а послушать меня — так мне сто раз на все это наплевать. — Пошли, — говорю я, — давай пройдемся.
— У меня так никогда не было, Вик, — говорит она, все еще не двигаясь с места.
— Ну, послушай, как могло что-нибудь случиться? Ну как?
208
— Ты прекрасно знаешь, что могло.
— Однако же другие годами это делают, и ничего не случается. Моя сестра замужем уже несколько месяцев, и никаких признаков пока. Я даже не уверен, что у нас все было как надо... Не могу же я вдаваться в подробности, ты, надеюсь, понимаешь.
Теперь она села наконец, но голова у нее опущена, и она теребит пальцами свой носовой платок.
— Я понимаю только одно: прошло уже десять дней, а со мной этого никогда не бывало... И мне страшно, Вик!
И мне тоже. Ох, друзья мой, если бы вы. знали, как мне страшно! Хочется вскочить и опрометью помчаться прочь, бегом, через весь парк, убежать от нее, убежать как можно дальше! Словно это может чему-то помочь. Но все же я должен уйти, должен остаться один, чтобы можно было обдумать то, что случилось, и не притворяться при этом и ничего из себя не разыгрывать для ее успокоения. О господи, в какую историю я влип!
— Ты пугаешься по пустякам. Вставай, пошли погуляем.
— Хотела бы я иметь твою уверенность.
Не захотела бы, если бы могла заглянуть ко мне в душу, бедняжка, думаю я.
— Тебе нужно только одно перестать тревожиться. У тебя, может быть, потому и задержалось все, что ты стала тревожиться. Получился заколдованный круг... Ну, вставай, пошли. — Если мне придется повторить это еще раз, я не выдержу и заору.
Она встает, оправляет платье. Я поднимаю с земли плащ, встряхиваю его и думаю о том, сколько раз встряхивал я его на этом самом месте. Я никогда не могу вовремя остановиться, вот в чем беда. Жил себе свободный как птица, счастливый, так нет, надо же было влипнуть в такую историю. И ведь я по-настоящему даже радости особой от этого не получил. Ну, ладно. Никогда больше. Если на этот раз все обойдется благополучно — конец. Решено. Точка. Конец.
У ворот парка я говорю ей:
— А теперь брось об этом думать. В следующий раз, когда мы с тобой увидимся, у тебя уже все будет в порядке.
— Я надеюсь, — говорит она тусклым голосом. — А что мы будем делать, если все-таки не обойдется?
209
О господи, я даже подумать об этом не могу!
— Говорю тебе, все будет в порядке, так что перестань беспокоиться.
Я чувствую, что ей хочется побыть со мной еще немного — ей трудно идти домой с этой тяжестью на душе. А может, она боится выдать себя. Да, она не то, что я. Мне бы надо, верно, попробовать свои силы хоть на любительской сцене, что ли! Вот уж никогда не думал, что я такой великий актер.
В последующие дни я получаю полную возможность упражнять эти свои способности. Не могу припомнить, чтобы в моей жизни были еще когда-нибудь такие ужасные дни, как эти пять дней, когда я все хожу и притворяюсь, веду себя как самый беззаботный человек на свете, а на сердце у меня кошки скребут. Теперь я знаю, как, оказывается, люди могут прятать от чужих глаз свои беды и тревоги, когда им это необходимо, ведь никто, даже наша Старушенция, ни на секунду не догадывается, что у меня что-то неладно. Мне все время до смерти хочется позвонить Ингрид и услышать, что все в порядке, но я не решаюсь — боюсь узнать обратное. К тому же, мне кажется, она сама позвонит, если это действительно произойдет. А потом я говорю себе, что Ингрид не станет звонить, потому что я ведь изображал такую уверенность, и она может подумать: зачем сообщать мне о том, в чем я никогда ни минуты не сомневался.
Быть может, мне придется жениться на ней. Никуда от этого не денешься. Если то, чего я жду, не произойдет, я должен буду жениться на ней. При одной мысли об этом меня бросает в холодный пот. Я знаю, что есть такие места на земле, где можно жениться на девушке, если она ждет ребенка, а потом развестись. Но только не здесь, не там, где я живу. И у нас, конечно, бывает, что люди разводятся и разъезжаются в разные стороны, но только не в нашей среде. У нас, если какой-нибудь парень вроде меня женится, так уж это в девяноста случаях из ста на всю жизнь. Приговорен пожизненно, и старайся не вешать носа. И притом, что же это за женитьба, если уже с самого начала думаешь о разводе! Кому такая женитьба нужна! Разве это брак? Брак должен быть таким, как у Дэвида с Крис. И у меня могло бы быть так с той девушкой... С той, о которой я мечтаю... Но чтобы жениться вот так, совсем не на той... Нет, больше никогда, говорю
210
я себе. Если только сейчас все сойдет с рук, я увижусь с Ингрид еще один-единственный раз, чтобы объяснить ей все, и потом конец. Крышка. Капут. Как бы сильно ни захотелось мне начать все сначала.
На пятый день (или на пятый год!) вечером в магазине раздается телефонный звонок, и мистер ван Гуйтен говорит:
— Это вас, Виктор. Какая-то молодая особа.
Сердце бухает у меня в груди, как паровой молот, когда я беру трубку и, оглянувшись по сторонам, судорожно глотаю воздух, прежде чем мне удается выдавить из себя:
— Слушаю.
— Хэлло, Вик? Это Ингрид.
— Здравствуй, Ингрид. Как дела?
— Я все ждала, что ты мне позвонишь, Вик. Потом решила, что, может, что-нибудь случилось и ты не ходишь на работу.
— Нет, нет, ничего не случилось... Просто замотался с разными делами. — Я сую руку за борт куртки и стараюсь унять бешеный галоп моего сердца.
— Вик... Ничего не произошло. Вот уже две недели теперь.
— Ты меня не разыгрываешь? — Черта с два, станет она разыгрывать!
— Такими вещами не шутят, ты знаешь.
— Но ведь еще не так много времени прошло...
— Все, конечно бывает... Послушай, Вик, я должна тебя повидать. Нам надо поговорить. Я не могу об этом по телефону. Можем мы встретиться сегодня вечером?
— Сегодня вечером? Не знаю, у меня сегодня что-то...— Ни черта у меня сегодня нет, но мое первое инстинктивное стремление — отодвинуть нашу встречу подальше.
— Прошу тебя, Вик, встретимся сегодня. Не откладывай, пожалуйста. Мне необходимо тебя увидеть. Я чувствую, что ей нужно поделиться с кем-то своей тревогой, иначе она может слететь с катушек, и, уж конечно, лучше, чтобы она поделилась со мной, чем с кем-нибудь еще. За этих девчонок никак нельзя поручиться. Некоторые из них решительно все выбалтывают своим подружкам.