— А теперь вернемся к нашим баранам.
Катя закатила глаза, но ничего не сказала.
— Итак, ты думаешь, что я тоже смеялся вместе с теми идиотами над той идиотской шуткой?
— Там не прозвучало ничего другого, над чем можно было бы посмеяться. И не будь ты мачо, каким я тебя считаю, ты бы одернул наглеца.
Официант принес кофе.
— Знаешь, я смеялся вовсе не над этим, — продолжил Том. — Я просто представил себе на секунду, как бы ты выглядела в красном нижнем белье. Мысль увидеть тебя в таком облачении очень заманчива. Жаль, что ты из-за подобного пустяка обвиняешь меня в очередной раз в «мачизме», если можно так выразиться.
Катя добавила молоко в чай и размешала.
— Знаешь, это не пустяк. Это именно то, что делает тебя женоненавистником в моих глазах. Ты любую женщину, и меня в том числе, воспринимаешь только внешне. Для тебя женщина — кукла в соблазнительном белье.
— То, что для тебя — проявление женоненавистничества, для других женщин может оказаться комплиментом, — парировал Том. — Да, я прекрасно понимаю, что ходить на высоченных шпильках по улице — не бог весть какое удовольствие. Я вообще считаю, что быть настоящей женщиной — искусство. И, поверь, кое-что понимаю в этом искусстве. Но тебя я неплохо узнал в последние дни, и в этом вся разница.
Катя посмотрела на него с непониманием:
— Что ты хочешь этим сказать?
— То, что именно тебя, Катю, которую я уже достаточно хорошо знаю, а не любую незнакомую женщину с улицы, я хотел бы увидеть в красном белье.
— Том, это все детали. Даже если ты говоришь правду, это не меняет высокомерного тона, который ты применяешь в своих статьях.
— Высокомерного по отношению лично к тебе?
Кате стало жарко. Но не от кофе, а оттого, что Том видел ее буквально насквозь.
— Я такого не говорила. — Она попыталась уклониться от ответа.
— И никогда не скажешь, — заметил Том. — Ты ведь не хочешь признавать, что я задел тебя как личность. Ты пытаешься показать, что я оскорбляю тебя именно как женщину — и свою обиду приписываешь всем женщинам в мире, утверждая, что и они в такой ситуации почувствуют себя оскорбленными.
Катя ответила долгим молчанием. Казалось, он читает ее мысли, причем именно те, которые она сама старалась вытеснять. Не то чтобы она могла во всем с ним согласиться, но если копнуть глубже, то, наверное, Том был прав и речь шла о ее личных эмоциях и проблемах.
— Не надо обвинять во всем меня, — тем не менее возразила она ему. — Ведь это именно ты насмехаешься над правозащитницами и пишешь, что мы все должны вести себя как сексуальные объекты, чтобы сделать карьеру…
— Возможно, ты сама провоцируешь меня, — задумчиво ответил Том. — Если почитать некоторые твои статьи, то можно подумать, что их автор — благочестивая монахиня.
— Ты говоришь глупости, не имеющие ко мне никакого отношения. — Катя чувствовала себя загнанной в угол, тем более что внутри ее постепенно крепло убеждение, что она действительно приписывала свое личное раздражение стилем его публикаций всем женщинам.
— Ответь мне на один вопрос, — продолжил Том после короткой паузы. — Что бы случилось, если бы ты вдруг опубликовала статью с рассказом о жаркой ночи с твоим пастором в исповедальне?
— Что? При чем здесь я? — Катя была элементарно растерянна.
— Просто ответь на вопрос, — хитро подмигнул Том.
— Хорошо, мне вкатят иск за клевету.
— Такое бывает, — согласился Том. — А что произойдет, если ты просто напишешь о его воскресной проповеди?
— Если это будет чистой правдой, то ничего.
Том кивнул и продолжил:
— Как, по-твоему, отреагировали бы газеты в первом случае?
— Как обычно. Когда пахнет скандалом, кто-нибудь обязательно подольет масла в огонь и начнет плести интриги.
— А во втором?
Катя пожала плечами:
— Никак. Такие заметки никого не трогают.
Их разговор прервал официант, принесший заказ. Катю вдруг обуяло такое чувство голода, что она предпочла бы сейчас сосредоточиться только на обеде.
— Вот именно! — Том подцепил вилкой кусочек. — Ты понимаешь, о чем я?
Мысли Кати были полностью поглощены едой:
— Я сдаюсь.
— Когда появляется моя очередная статья, она задевает читателей за живое. Некоторые находят в ней информацию для размышления, обсуждают ее с друзьями. Моя колонка поляризует мнения, и за нее меня многие ненавидят. Они совсем не знают меня и судят обо мне только по моим статьям. Меня и мою колонку обсуждают, а значит, говорят и о моем журнале. То же самое происходит с нелюбимыми телепрограммами. Мы можем переключить канал, но мы этого не делаем, потому что хотим подзавестись.