Через год после гибели Пушкина умер Воейков. И вновь Василий Андреевич стал опекуном над оставшимся имуществом своего бывшего друга и отвратительного домашнего тирана, Александра Воейкова. Каково же было его изумление, когда, разбирая бумаги покойного, он обнаружил, что тот - тайно ото всех! - содержал бедных вдов и сирот. "Вот и разгадывай тут природу человека!" - писал Жуковский, прощая Воейкову всё содеянное им зло.
Мойер и Екатерина Афанасьевна с внучками переехали их Дерпта в Мишенское, где через год скончалась та, чья воля не дала соединиться двум любящим сердцам, еще при жизни потеряв мужа и обеих дочерей и чьим заступником на закате дней стал отвергнутый ею жених ее дочери - какая злая игра судьбы!
Все эти трагические ранние утраты: смерть отца, любимой единокровной сестры Варвары Афанасьевны, ближайшего друга Андрея Тургенева и последовавшая позже кончина матери приемной и тут же родной - безусловно, сформировали творческую позицию раннего Жуковского. Его баллады, действие которых в основном разворачивается на фоне мрачных средневековых пейзажей, описывают - при всем разнообразии сюжетов и персонажей - по существу одну и ту же ситуацию: двое любящих не могут соединиться, вступая в неразрешимый конфликт с Провидением, которое приводит их к гибели, зато после - в горнем мире - их ждет неземное счастье и долгожданное слияние разлученных при жизни душ:
И нет уж Минваны...
Когда от потоков, холмов и полей
Восходят туманы,
И светит, как в дыме, луна без лучей
Две видятся тени:
Слиявшись, летят
К знакомой им сени...
И дуб шевелится, и струны звучат. ("Эолова арфа", 1814)
Дни любви, когда одною
Мир для нас прекрасен был,
Ах! Тогда сквозь покрывало
Неземным казался он...
Снят покров; любви не стало;
Жизнь пуста, и счастье - сон.("Таинственный посетитель", 1824)
Но эти же человеческие утраты, список которых пополнялся с трагическим постоянством: гибель Андрея Кайсарова, сумасшествие Батюшкова, смерть Маши Мойер и Саши Воейковой, гибель Пушкина - фиксируя творческое мировоззрение Жуковского,формировали вместе с тем и его жизненное кредо: Бог не дал ему личного, земного, обыкновенного счастья, значит, он будет жить счастьем близких ему людей, по мере сил и возможностей устраивая их будущность. А сил и возможностей Господь отпустил ему достаточно!
Судьба Жуковского явила удивительный пример слияния литературы и жизни: реальные утраты воплощаются в условные романтические сюжеты и, утверждаясь в них, укрепляют убеждение поэта в невозможности для себя личного счастья.
Но на закате жизни та же судьба, казалось, решила изменить злосчастный рок поэта и подарить ему последний шанс: любовь очаровательной 19-летней Елизаветы Рейтерн.
11.
С отцом Елизаветы, немецким художником Гергардтом Рейтерном, Жуковский познакомился еще в 1826 г., когда отдыхал и лечился в Эмсе. Гергардт Рейтерн был в свое время русским гусарским офицером, участвовал в войнах с Наполеоном, а в "битве народов" под Лейпцигом потерял правую руку. Вышел в отставку, выучился писать и рисовать левой рукой и сделался широко известным живописцем. Через год, благодаря хлопотам Жуковского, Рейтерн стал придворным художником, получавшим жалованье от российской казны. В течение последующих лет, отправляясь в заграничные путешествия, Жуковский постоянно его навещал.
Белокурая мечтательная Лиза росла на его глазах. Из прелестного, беззаботного пятилетнего ребенка она превратилась в угловатого задумчивого подростка и, наконец, в полную очарования, грации и ума девушку. За долгие годы она привыкла к визитам Жуковского и с нетерпением ожидала каждой новой встречи с этим веселым, жизнерадостным и в то же время немного печальным русским поэтом, покорившим ее душу своими тягуче-напевными, полными трагизма любви балладами.
И вот в 1840 г. в сердце юной Елизаветы вспыхнула любовь к уже пожилому, но по-прежнему обаятельному, отзывчивому, с несостарившейся возвышенной душой Василию Андреевичу Жуковскому. Он не мог не ответить ей взаимностью.
Родители Елизаветы не стали чинить препятствия их любви, несмотря на очевидный мезальянс: разница в возрасте составляла 38 лет! Видя их сердечную привязанность друг к другу, Гергардт Рейтерн сказал Жуковскому, что окончательное решение принадлежит его дочери, а он, со своей стороны, не будет ни отговаривать ее, ни, наоборот, упрашивать.
Таким образом, в апреле 1840 г. состоялась помолвка. Жуковский срочно вернулся в Петербург, подал в отставку (хотя ему предложили новую работу: учить русскому языку немецкую принцессу, невесту Великого князя Александра Николаевича), завершил многие дела, в том числе и связанные с хлопотами о других людях, устроил детей Саши Протасовой-Воейковой, посетил могилу Маши в Дерпте, словно прося ее благословения, и, вновь окрыленный надеждой на личное, семейное счастье и очарованный взаимной любовью (без трагической невозможности встречать каждый день вместе), он возвратился в Эмс, к невесте, которую почти боготворил:
О, молю тебя, Создатель,
Дай вблизи ее небесной,
Пред ее небесным взором
И гореть, и умереть мне,
Как горит в немом блаженстве,
Тихо, ясно угасая,
Огнь смиренныя лампады
Пред небесною Мадонной.
(А ведь и Пушкин, обращаясь к своей невесте, Наталье Николаевне Гончаровой, сравнивал ее с Мадонной!)
В июне 1841 г. Василий Андреевич Жуковский обвенчался с Елизаветой Рейтерн в православной посольской церкви в Штургарте. Они поселились в просторном двухэтажном особняке в Дюссельдорфе, где впоследствии будет подолгу живать и работать Гоголь, где и сам Жуковский примется за монументальный труд: перевод на русский язык гомеровской "Одиссеи". Он будет так этим увлечен, что, может быть, впервые в жизни на время забудет о тех, кто остался на Родине. Вяземский, в отчаянье от своего бессилия в борьбе с Булгариным и официозом в литературе и со всеобщим доносительством в быту (Бенкендорф вскоре умрет, но дело его переживет его самого на добрые полтораста лет!), взывал к Жуковскому: "Не забывай, что у тебя на Руси есть апостольство и что ты должен проповедовать Евангелие правды и Карамзина за себя и за Пушкина".