Какие бы теперь у старых мастеров ни были голоса (понятно, что с годами они, увы, не крепчают), люди хотят услышать свои любимые песни в оригинале. Записи записями, а живые голоса, лица певцов, как воспоминание о далеком и недавнем прошлом, — это совсем другое. И когда такую петую-перепетую песенку про соседа, который играет на трубе, вновь поет ее первая исполнительница Эдита Пьеха, по залу идут волны восторга. И не беда, что кто-то из мэтров выходит на сцену и поет под плюсовую фонограмму (запись голоса и оркестра), все равно публика рада беспредельно. Она пришла взглянуть на живую легенду.
Глядя на маститых артистов, я думал: а хорошо, что когда-то у нас было живое искусство. Я не ярый противник фонограммы, современные концерты требуют мобильности. Не могут же солисты и ансамбли выходить на сцену, сменяя друг друга, со своей громоздкой аппаратурой, кучей инструментов, лесом штативов и лианами проводов, петь, а потом целый час передвигать эту громаду, дабы уступить место коллегам. И все-таки я восхищаюсь, когда «старики» пытаются петь своим голосом, стараясь повторить былую интонацию. Я могу, но не люблю петь под плюсовую фонограмму. Конечно, исключения были, но редко. В основном это происходило на правительственных концертах. Иначе не разрешалось: не дай Бог, ты вместо пения выкрикнешь в микрофон что-нибудь не то. Я пел на этих державных подмостках под фонограмму и все время мучился ожиданием, что вот-вот там что-нибудь заест. Хотя в Кремлевском Дворце съездов это было бы чрезвычайным происшествием. И все-таки поешь, верней, делаешь вид, что поешь, раскрываешь рот и боишься, как бы твоя артикуляция не выбилась из звуков фонограммы. Противно!
Противно и то, что мне всегда было тесно в оковах готовой записи. Потому что «вживую» я спел бы то же самое произведение несколько по-другому. Ведь артист живой человек и сегодня, сейчас немного иначе чувствует то, что поет. Справедливости ради надо сказать, что в последние годы нам уже разрешали петь «вживую».
Молодые исполнители (но не слушатели) пренебрегают «Золотым шлягером», хотя кто-то и приезжает, чтобы исполнять там песни прежних лет. Пусть пренебрегают. Но рано или поздно всем им тоже придется быть «ретро». Вот только не всех вспомнят и далеко не на всех захотят прийти, послушать и посмотреть еще раз. Я не собираюсь в этой книге воспоминаний подробно оценивать современную эстраду. И не потому, что тогда волей-неволей придется нарушать корпоративную этику (я еще состою в рядах эстрады, пусть и не в самых передовых). А потому, что не люблю ни осуждать, ни пророчествовать. Эстрада — не фундаментальная наука, здесь другой суд, другие мерки: любят тебя или не любят, хотят тебя слушать или не хотят. Да, эстрада сейчас цветет. Однако цветут, как известно, не только розы и прочие благородные растения, но и крапива, растущая на задворках. Эстрада открыта всем ветрам и поветриям: кто-то еще поет красиво, кто-то хрипит, кто-то поет роковым голосом. Но рок-то наш доморощенный. «Русский рок» — это лукавство. Нечто вроде «американской частушки». Нашу эстраду просто заполонило дилетантство, в нее занесло случайных людей. Слава Богу, мы избавились от цензуры, от диктата художественных советов. Но внутренняя цензура, то есть чувство меры и вкуса сочинителя или исполнителя, не всегда хорошо служат делу. Вот почему в эфире, на телеэкране, на дисках столько шелухи. Раньше «мусор» такого рода оседал в кабаках. Сейчас за деньги можно исполнить все. Потому дилетантство и процветает. Конечно, и в самодеятельных потугах иногда промелькнет талант, душа, искренность. Но далеко не всегда. Эстрада, которая некогда была Золушкой, сейчас потеснила с телеэкранов, из эфира академические виды музыкального искусства. Но она развивается волнообразно: то мельчает, то наполняется. Наполняется количественно, но мельчает качественно. Хотя я уже замечаю, что в ней появляется возвращение к содержанию. Песни-пляски — хорошо, музыка дискотек — это энергия, которую растрачивают. Но надо же иногда и дыхание перевести, оглянуться назад, заглянуть в себя, задуматься о жизни. И уже явно ощущается, что молодое поколение ухватилось за ниточку по имени «ностальгия». В этом нет ничего плохого. Старые песни, возможно, и наивны, но в их основе задушевность, мелодия и поэзия.
В нашей песне еще недавно работали профессионалы: композиторы и поэты. Сейчас пока это редкое явление. Зато уровень нашей эстрады продолжают поддерживать ее признанные мастера и талантливые певцы молодого поколения. Первым в этом ряду называю Иосифа Кобзона. Возможно, у многих сразу возникнет невольный штамп — «старейшина», «генерал» нашего эстрадного цеха. Ерунда все эти ярлыки и звания! Кобзон есть Кобзон. Равнозначная себе величина. И то, что мэтр чаще других появляется на телеэкране, у микрофонов радио, а в последнее время и в среде политиков — это еще ни о чем не говорит. Для кого-то он отец-наставник, профессор и советник; для кого-то объект зависти или антипатии… Для меня — коллега и друг, с которым мы разделили столько и светлых и печальных дней нашей жизни. Иосиф живет, вернее сказать, творит жизнь и по сей день в чрезвычайном режиме, который бы я определил так: «готовность номер один». Он всегда неуловим, и в молодые его лета, и тем более сейчас. Встретиться с ним чаще можно случайно, чем по договоренности. Дружеское участие требует времени, а у него со временем туго. Или у меня не всегда соответствующее настроение. Вот вроде бы и образовалось «окошко» для встречи, а у меня, скажем, настроение со знаком минус. А сидеть с другом и показывать кислую физиономию, кому это интересно?
Теперь я имею намного меньше возможностей ходить на его концерты: у него они растянуты часов на пять. Я, конечно, выдержу и больше, но вот мой песик Чарлик, вряд ли: столько ждать он не может. Что ж, если завели собаку, приручили, то надо отвечать за нее и быть внимательным к потребностям преданнейшего существа. Я уважаю в Иосифе отзывчивого человека. Многие знают о его помощи людям. Он помогал и помогает всем, кто в этом нуждается. Отмечу эту его черту и я. Не могу сказать, что я что-то когда-то просил у него. Не обо мне речь. Есть люди, облеченные властью, которые могли бы помочь, да, увы, не помогают. Есть и такие, кто умеет охотно обещать и невежливо забывать обещанное. Иосиф — человек слова. Великолепная, но редкая черта в наше цинично равнодушное, суетное время.
Кобзона нередко предавали. В том числе и те, кому он помогал. Случались времена, когда ему было чертовски трудно. Вокруг его имени начиналась настоящая свистопляска. Было такое впечатление, что все, кто держал в руках перо или микрофон, соревнуясь в пакостях, дружно ополчились против артиста, а главное, против бизнесмена. А что же те, кому он в свое время протянул руку помощи? Где были они? Кто-то сыграл в глухонемого, кто-то согласно кивал из толпы злопыхателей. Кобзон же, может, и стал осмотрительней по части своей «скорой помощи», но своему природному альтруизму не изменил.
Я не раз говорил о его певческой выносливости. Повторю то, что как-то написал к очередному юбилею артиста: «Кобзон спел советских песен больше, чем их написали». Это и в шутку, и всерьез. Он не обиделся. Наоборот, оценил юмор, в котором больше серьезного, чем иронического. Да, у Иосифа беспредельное желание петь и столь же беспредельные возможности его голосовых связок и всего организма, а также феноменальная память. Но не только память феноменальна у Кобзона. Он поражает и песенными марафонами. Вы можете назвать певца, который в силах отпеть на сцене восьмичасовой рабочий день в стиле и темпе нон-стоп? Я не могу понять, как это возможно. Физиология? Да! Профессионализм как черта характера? Безусловно! Но ведь есть за этим и еще нечто непостижимое, что ни разгадать, ни объяснить невозможно. Дай-то Бог ему и дальше ставить рекорды, а главное, оставаться самим собой. Сильной натурой. В творчестве. В политике (хотя лично мне эта его ипостась не так интересна). В любви.