Вот такой он был человек — Молчанов.
А время суровело невозможно быстро. Наркомом, по-нынешнему — министром обороны, назначили маршала Тимошенко. На свете немного людей, которых бы я ненавидел, и первым в этом списке числю Тимошенко — кавалериста, выползка из гражданской войны. Тупой солдафон, заняв главный армейский пост, он объявил форменное гонение на авиацию. Пилотаж?! Какой еще пилотаж?! Глупость и озорство. Отменить. Как — совсем? Без пилотажа нельзя! Тогда ограничить! И кормежку ограничить… подумаешь, летчики! Разъелись! Строевой им прибавить! В противогазах тренировать! И никаких привилегий! Синюю форму — содрать! И почему все летчики офицеры? Разврат. Выпускать сержантами. Ну и что — обещаны кубари?! Обойдутся. Я наведу порядок! Я научу вас свободу любить!..
Вы, наверное, обратили внимание — прямую речь даю без кавычек. Приведенный текст, понятно, не подлинный, я реконструировал его, основываясь на приказах, пользуясь цитатами, что запестрели в ту пору на плакатах, изображавших «любимого наркома»…
И в это самое мракобесное время, когда усилиями Тимошенко и его подпевал авиация была загнана в угол, лейтенант Молчанов летал с нами, желторотыми, за облака и там, вдали от начальства, показывал, на что способен И-16. Больше того, он учил: делай, как я! В жизни улыбка и слезы — рядом: вспоминаю с теплотой и умилением Артема, а следом накатывает волна горчайшая…
На западе шли настоящие воздушные бои, газеты задыхались от восторга, описывая молодецкие русские тараны, будто не понимали — всю авиацию противника одной удалью не переколотить, а мы, вчерашние ученики Артема Молчанова, играли в войну.
Один У-2 условно изображал звено бомбардировщиков. А один И-16 — соответственно — условную пару прикрытия стратегического объекта. Сменив в воздухе Толю Волкова, барражирую над сопкой, высящейся над левым берегом Онона, реки суровой — холодной и полноводной. Хожу над сопкой, вроде бы стратегическим объектом, а «противника» все нет и нет. Наконец, замечаю звено У-2, по правилам игры это целая эскадрилья. Ползут У-2 бреющим и вовсе не со стороны аэродрома, а откуда-то с севера. Хитрецы! Сваливаюсь полупереворотом, ловлю в прицел фото-кино пулемета ведущего и, вскинувшись на высоту, повторяю атаку. Вижу, как У-2 сбрасывают учебные бомбы на очерченный известковый круг. Есть попадания или нет, меня, признаться, не волнует. Игра же! Атакую снова и еще раз… и еще… В фото-кинопулемет вмонтированы часы, они покажут при дешифрировании, что случилось раньше — я «сбил противника» или «противник» поразил цель.
На третьем или четвертом заходе по «бомбардировщикам» замечаю: из-под крутого берега Онона выскакивает пестро раскрашенный — весь в камуфляжных разводах — И-16. На такой машине в нашей эскадрилье летает только Волков. Толе положено быть на аэродроме, я ведь давно сменил его. Но он вернулся и тоже атакует. «Как бы не столкнуться?» — успеваю подумать, и тут У-2 выходят за пределы зоны прикрытия. Смотрю на часы: барражировать мне остается еще пять минут, а там на смену прилетит Горшков. И игра будет продолжаться.
В назначенное время сменяюсь и топаю домой. Легкое нарушение, признаюсь, имеет место: над рекой безо всякой необходимости иду бреющим. Очень уж красиво — нестись ниже обрывистого берега. Дух захватывает! Проскакиваю над островком. И не сразу осознаю — с безымянного клочка земли, делящего реку на два рукава, поднимается дым. И только в наборе высоты соображаю: а с чего бы дым? И сразу делается тревожно… Возвращаюсь поглядеть, выяснить.
На островке чадит вдребезги разнесенный И-16. Оторванная плоскость в камуфляжных кляксах. Снижаюсь, чтобы разглядеть получше, и, кажется, вижу: Толя выброшен при ударе из кабины, он лежит метрах в пяти от фюзеляжа, раскинув крестом руки…
Вечером, не находя себе места, тащусь в санчасть. Это бессмысленно расспрашивать доктора Иванова о непосредственных причинах Толиной смерти. Толи нети не будет, с этим надо смириться. Но мне тошно в землянке-казарме, тем более, что к этому времени здесь кое-что произошло.
Когда я после полетов добрался до своей койки, взглянул на стоявшую рядом кровать Толи, обнаружил — со спинки исчез фотоаппарат ФЭД. Толя постоянно возился с камерой, он любил фотографировать, хотя снимал, честно говоря, неважнецки. Кликнув дневального, я спросил: «Где аппарат?» Оказалось ФЭД еще во время обеда забрал замполит. Пошел к нему. Новиков, гундося и размахивая руками, стал объяснять, что отправлять аппарат матери Волкова нет смысла («на что он старухе?»), лучше Новиков подкинет ей от себя деньжат… «Сколько там он стоит — рублей восемьсот?»… Буханка хлеба на Читинском базаре стоила в ту пору примерно столько же. «Ты — мародер и сволочь!» — сказал я и подкрепил слова действием…