Напиши же наконец, получила ли ты 150 р.? Спрашиваю об этом уже не раз. Пишу тебе часто, о том же прошу убедительно и тебя. Если можно каждый день хоть по неск. слов, чтобы я знала, что ты думаешь. Пиши совершенно откровенно.
Горячо целую. Твоя Мура.
Уже окончила письмо и приготовилась ко сну. Однако ещё рано — только 10 часов! Могу ещё побеседовать с тобой. Эти 2 написанных листка — сплошной вопль — просьба к тебе не думать обо мне. Мне так досадно, что ты придаёшь значение малозначащему. Сегодняшнее моё состояние — пустяк по сравнению с позапрошлогодней болезнью. Обидно ещё потому, что в феврале мне было нехорошо (вот тогда я и написала тебе), а теперь дело идёт на поправку, а ты так остро переживаешь то, что уже почти «в прошлом». Д/отдыха мне окончательно поможет. Не стоит больше говорить об этом. Пишу правдиво всё как есть, и ты должна мне верить. Итак, оставим такие разговоры.
Слушаю сейчас Лемешева. Странно, что он не вызывает особенных эмоций. И специально на такой концерт я бы не пошла. У нас идёт «Иван Сусанин». Надо непременно повести Идочку на эту оперу. Читаю, верней прочитала «50 лет в строю» комбрига Игнатьева. Советую тебе достать его мемуары (журн. «Знамя» № 9). С наслаждением перечитала и с сожалением оставила книгу Диккенса, присланную тобой. Всегда, перечитывая Диккенса, ощущаю запахи детства.
Сегодня всё время нахожусь в приподнято-бодром состоянии. Не знаю, что так подействовало на меня, очевидно любимая пора года и хорошее физ. состояние. Обрадовало также сообщение, что смогу через некот. время получить веч. работу. Она кстати. Приблизительно через месяц приступлю к ней. Вот только омрачает моё настроение — твоё положение. Самое паршивое, что я беспомощна помочь тебе чем-либо существенным. Это действительно нехорошее сознание — не быть в состоянии быть «активной».
Ну а теперь спокойной ночи, голубка моя. Как-то тебе сейчас? Во всяком случае — всё проходит — минет и это, вот только ты не лечишь свою руку! Будь же здорова, моя любимая.
23/III.
Кисанька моя, вчера опустила тебе письмо. Так хочется утешить, успокоить. Уверена, что живётся тебе сейчас «неважно». Но ведь всё проходит, всё меняется. Не надо терять только устойчивости, спокойствия. Как решаешь с поездкой в А-Ату? Напиши об этом. Думала, что и сегодня получу твоё письмо. Пришло только письмо от Костика, пишет, что может быть приедет в Киев. [Эту фразу Ксения почему-то отчеркнула слева карандашом — вертикальной жирной чертой.] Может быть, мне удастся в это время поехать в д/отдыха.
Командировка оттягивается до 1/IV. Это меня совсем не устраивает. Я думала с 5-го числа уже быть в д/отдыха. Буду несказанно рада, если эта злополучная командировка отпадёт от меня.
Сегодня у меня такое гадкое настроение. Всё безразлично и противно. Даже не могла возмущаться Идиной четвертью, в которой все отметки «посредственно» и одна «плохо».
Проваливается моя вторая работа. Это просто невезение. Очень рассчитывала на неё. Надо к лету обязательно освободиться от долгов, чтобы они не испоганили мне летнего отпуска. Осталось совсем мало времени до лета. Чувствуешь ли это? Хотелось бы поехать в М-ву и побыть также у Кати.
Нет, не могу сегодня писать. Нестерпимо болит голова, но t° нормальная. Стала плохо спать. Что-то делаешь ты сейчас, моя голубка? С этими мыслями кладу перо.
24/III. Доброе утро, родная. И сегодня нет с утра твоего письма. Очевидно, ты решила, что я в командировке. Жаль, таким образом мне неизвестны твои намерения с отъездом.
26/III.
Ты мне сегодня снилась, родная. Почти всю ночь мы куда-то с тобой ехали. (Жаль, что во сне!..)