Боюсь, что ты опять упрекнёшь меня в желании «ужалить» тебя. Нет, дорогая, говорю всё это с большой болью. В тебе я искала не «опоры», а «созвучной души», и слушать, чувствовать «диссонанс» мне очень очень тяжко самой.
Своё дитя ты не потеряешь, если отдашься ему всей душой, забудешь для неё всё и всех. Как ужасно, что её не хочет взять Катя! Ей нужно переменить не так школу, как домашнюю обстановку. Не знаю, как помочь этой беде!
Целую тебя. Ксюша.
23/XII.
Знаю, такой мой ответ не удовлетворит тебя, но я совсем-совсем не умею излагать свои мысли, как делаешь это ты.
1/I — 41 г.
В этом, 41м году желаю тебе, дорогая Ксюшенька, обрести больше покоя, внутреннего удовлетворения.
Благодарна тебе за поздравление. О наших отношениях я сохраню самые нежные, тёплые воспоминания.
До 1938 г. ты была для меня во многих отношениях идеалом человека. Ты была моим светочем. В то время я много переняла от тебя. И тот дорогой для меня образ я буду хранить всегда. [Вот ещё указание на крупную ссору, которая произошла у них весной или летом 38-го года. Ксеня позже уничтожила толстую пачку писем — до мая 39-го (когда она к Муре приезжала). А может быть, писем было и не так много… См. также невнятный намёк на это в письме от 26.3.40.]
Последнее письмо отрезало пути к тебе. Я же думала, что шероховатости сгладятся и будут возможны простые дружеские отношения.
Откровенно говоря, меня удивляет, что тебе не противно писать мне. Ты уверена, что я так гадка, и продолжаешь интересоваться мной.
Идочка больше сидит дома. Переписку оставила совсем. Со мной начинает «дружить». Учится попрежнему плохо.
В моей жизни ничего нового нет. С мамой ещё труднее мне.
Как это ни странно, но к тебе, кроме обиды, кот. лишила желания говорить о себе, ничего другого плохого нет.
25/I.
Дорогая Ксюша!
Завтра, т. е. 26-го, я должна была выехать в М-ву на конференцию («О художествен, воспитании детей»). Думала «сюрпризом» явиться к тебе.
Конференция отложена на 3/II. Если ничего не изменится, 2-го выеду из Киева. К тебе приду 3-го или 4-го.
Мне досадно, что перенесён срок конференции, боюсь, как бы что-либо не помешало моей поездке. Для дела эта поездка будет мне очень полезна.
Тебя хочу видеть. Хорошо, что не остановлюсь у тебя — это меня не свяжет. После высказанных тобой мыслей я уже никогда не смогу чувствовать у тебя так просто, по-родному, как было раньше. И пришло же тебе подобное подозрение в голову!
26/I. У меня очень много недостатков, но среди них нет корысти, тем более в делах чувств. Подозревать меня в том, что я приезжала к тебе только потому, что ты находишься в столице — ужасная несправедливость! Против этого во мне всё восстало. Уж очень гадко ты оценила то, что было мне дороже всего — мою любовь к тебе.
Многие годы я горела к тебе большим, сильным чувством, и ты его начала губить ещё во время моей болезни. Позднее боль сгладилась, а теперь что-то произошло с тобой и ты решила сама покончить вот таким ударом.
Очень и очень часто, когда я чувствую с особенной тоской одиночество, а вокруг себя пустоту, я с удовольствием прибегаю к воспоминаниям о том прежнем времени, когда Ты была моим утешением и радостью.
Всё же, несмотря ни на что я по-родному отношусь к тебе. Рада, что увижу тебя. Постараемся отнестись попроще к друг другу и если нужно будем прямы и откровенны.
За многое я тебе бесконечно благодарна.
А может быть, ты не хочешь, чтобы я пришла к тебе, не хочешь видеть меня, — напиши. Это меня не обидит. Хуже, чем то, что было уже сказано тобой, не может быть.