У нее было неспокойно и неловко на душе оттого, что на самом деле ее мать не знала горькой правды о жилищных условиях дочери, уехавшей в Нью-Йорк. Она полагала, что Одри поселилась в небольшой, но очаровательной квартире, чем-то похожей на их домик в Оуэн-Саунде. В квартире должно было быть не менее двух комнат, спальня и просторная кухня с верандой. Увы, такая очаровательная квартира была лишь плодом воображения пожилой женщины, никогда в жизни не купавшейся в роскоши. Если бы миссис Эрроусмит узнала, что ее дочь снимает не уютное гнездышко в центральной части Манхэттена, а обыкновенную дыру на окраине одного из самых криминогенных районов города, ее наверняка хватил бы инфаркт. А если бы после инфаркта ей удалось побывать в этой дыре на окраине Бронкса, где жила Одри, она ни минуты не стала бы медлить со сборами и в тот же день увезла бы дочь обратно в Канаду.
— У меня есть подозрение, что ты не очень-то посвящаешь маму в свою нью-йоркскую робинзонаду.
— Я вынуждена была скрывать от нее правду, — проворчала Одри. — Ради ее же блага.
Они долго молчали. Воцарившееся безмолвие в «камере» нарушила сама ее обитательница. Повернувшись к непрошеному гостю, она произнесла маленькую тираду:
— Послушай, я уже давно пришла домой, но еще ничего не ела, так что прошу тебя покинуть мою дыру. Я устала, хочу есть и не хочу спорить с тобой. Я тебе не дочь и не нуждаюсь в твоей опеке. Когда у меня появится материальная возможность, я, естественно, сразу же переберусь в другое место. Не понимаю, почему ты так раздражен. Я прилежно выполняю обязанности секретарши в твоем офисе и обязанности приходящей няни в твоем доме, и меня не раздражают вечерние прогулки от метро до моего пустынно-криминогенного квартала.
— Почему ты до сих пор еще не ужинала?
Одри ничего не ответила. О Боже, с тоской подумала она, сейчас начнется опять. Еще одна лекция, на этот раз — о важности регулярного питания.
— Что ж, придется выправлять ситуацию. — Джон встал и решительным шагом направился в кухню.
— Выправлять ситуацию? — повторила хозяйка дыры и, поднявшись с дивана, последовала за боссом.
— Именно!
Он обшарил все полки буфета, затем открыл холодильник и, критически проинспектировав его, брюзгливо заключил:
— В твоем рефрижераторе почти такая же пустыня, как на вечерних улицах твоего квартала.
Да, в холодильнике было действительно шаром покати. Ни мяса, ни рыбы, ни сыра. Только масло и немного молока. Да еще спагетти и несколько луковиц, сиротливо валявшихся в нижнем ящике.
Одри резко захлопнула дверь холодильника и, не теряя достоинства хозяйки, спокойно сказала:
— В последние дни мне все как-то не удавалось походить по магазинам. Я, видишь ли, слишком занята. Но, с другой стороны, я никогда не причисляла себя к людям, для которых пища является одним из кумиров в жизни.
— Три головки лука и спагетти — куда уж тут до кумира! — пробормотал он и, дотронувшись до ее локтя, добавил: — Иди переоденься, рыжик, и мы куда-нибудь заглянем перекусить. Если хочешь, могу отвернуться, пока ты будешь переодеваться. Или, если не возражаешь, стану подсматривать.
Одри зарделась и со смешком вылетела из кухни. Распахнув дверцы небольшого гардероба, она схватила первое, что ей попало под руку из одежды, и ринулась в ванную. Дверь за ней плотно закрылась и раздался щелчок задвижки.
— Нет никакой надобности закрываться, — услышала она его голос совсем близко за дверью. — Ты что, не доверяешь мне?
— Но ведь ты же мужчина, не так ли? Мало ли что, — шутливо парировала обитательница «тюремной камеры», быстро облачаясь в синие джинсы, зеленый джемпер и теплые носки.
Через минуту она открыла дверь и носом к носу столкнулась с Джоном. Он улыбнулся и пошел за ее пальто. Когда она надевала его, их пальцы соприкоснулись, и у нее возникло странное ощущение, будто он вторгается на ее самую частную территорию — территорию тела. Отступив от него на шаг в сторону, девушка стала торопливо застегивать пальто на все пуговицы, думая при этом о лифчике, который она в спешке забыла надеть, и о том, что ее не стянутые тканью груди теперь отяжелели, а вздыбившиеся соски стали сладострастно тереться о грубую шерсть джемпера. Мысли о собственной голой груди и трущихся сосках вмиг распалили воображение Одри. Возможно, Джон сразу, как только она вышла из ванной, догадался, что на ней нет бюстгальтера, и ему сразу захотелось — и хочется в эту самую минуту — запустить обе пятерни под ее джемпер и как следует помять эту готовую ко всему грудь, а затем поиграть пальцами и кончиком языка с разгоряченными, твердыми сосками. Впрочем, разгоряченным было теперь все ее тело. Его будто распирала изнутри какая-то раскаленная пружина, и девушка вся дрожала от возбуждения… Но к тому времени, как последняя пуговица на пальто была застегнута, она уже успела взять себя в руки и нарочито спокойным голосом сказала: