И по мере рассказа вдавливала пальцы все больше.
Не веря, не понимая, не принимая о чем говорит этот чужой человек…
Что мои родители — опора и честь королевства — накануне ночью были арестованы и препровождены в королевскую тюрьму по обвинению в государственной измене и заговоре против короля. Что найдены неоспоримые доказательства их причастности к гнусным деяниям, что расследование, конечно, ведется, много сил брошено, а слуги и близкие в срочном порядке допрашиваются, но…
Их ведомство не может ошибаться.
Уж слишком вопиющий случай и факты, которые они собрали.
Я и сама не заметила, как начала отрицательно мотать головой. Какая там сдержанность и манеры… когда мой мир рушился!
— Нет-нет-нет… это не возможно… Бред! Я не верю, — просипела, поворачиваясь к ректору, который смотрел на меня с изрядной долей сочувствия… и еще чем-то, недоступным для моего понимания. — Отец бы никогда… и мама… Наша семья много веков служит королю, среди моих предков были даже королевы. Мы ведь почти родственники, — голос упал до едва слышного шепота.
— Тем ужаснее то, что совершили твои родители. А может и ты…
— Что?! — я вскинулась, уставившись на сосредоточенного дознавателя. Но ректор обошел стол и встал так, чтобы перегородить обзор. А потом и вовсе присел на корточки.
— Успокойся, Эва-Каталина. Это обычная процедура — я уверен, ты ни к чему не причастна. Но все, кто связан с семьей Феррейра-Ильяву, должны пройти допрос с помощью камня правды.
— И вы? — спросила грубовато.
— Я уже прошел.
— А мои родители? Они… ну конечно, камень ведь должен был показать! Вы же проверили и…
Я замолчала.
Потому что вспомнила, насколько маловероятно было в случае с моим отцом поверить камню и результатам допроса. Ведь советников специально учили… избегать воздействия любых ментальных артефактов.
— Они бы не смогли обойти клятву рода королю, — сделала последнюю попытку.
Высказала последнюю надежду.
— Думаете мы не подумали об этом? — снова подал голос дознаватель. — Проблема в том, что не так давно появились сведения, что это стало возможным. Его Величество был очень огорчен.
Огорчен.
У меня вырвался истерический смешок.
— Спрашивайте, — сказала я глухо и протянула руку ладонью вверх. Еще ни разу в нее не попадал камень правды, который, конечно, не давал стопроцентной гарантии, но использовался в качестве дополнительного подтверждения — или опровержения — предположений дознавателей.
Которые могли — по слухам — видеть грани мыслей также, как я видела грани в пространстве.
— Поскольку Эва-Каталина несовершеннолетняя, я буду присутствовать при допросе, — сообщил ректор.
— Конечно, — насмешливый голос и… мою руку обожгло, а я закрыла глаза, чтобы скрыть выступившие слезы.
Дальнейшее запомнила плохо.
Воздействие дознавателя, его вопросов и обрушившихся на меня новостей сделало мой разум затуманенным, а сердце — болящим.
Сколько это продолжалось?
Ровно до тех пор, пока господин Мору не взял осторожно у меня с ладони ставший серым булыжник и не произнес вроде бы немного потеплевшим голосом:
— Могу предположить что ты не причастна.
Встряхнула головой, а потом подалась вперед, частя от волнения:
— Я должна увидеть родителей. Мне же положены посещения? Возможность поговорить? Должна же я понять, что происходит… И когда назначили суд? Над ними будет суд? Конечно, все разрешится еще раньше, но…
— Боюсь, что это не так просто, — поморщился дознаватель, — Пока расследование продолжается, мы не можем позволить никаких встреч, а что касается суда…
Он замолчал, и я повернулась к ректору, надеясь что тот пояснит:
— Такие дела решаются лично Его Величеством, — вздохнул тот, — Но я тоже верю, что это какое-то недоразумение и во всем разберутся…
Он замолчал, а я прикусила губу до крови.
Уверенным Севаро-Мартин да Фарос не выглядел. Что касается Его Величества… вряд ли мне стоило допускать такие высказывания даже в мыслях, но я всегда считала нашего короля чрезмерно жестоким и… пугающим. Безусловно, этого требовало само королевство — весьма обширное и привлекательное для агрессоров и тварей завесы.
Но лучше бы был суд.
— В любом случае я не могу здесь оставаться и делать вид что ничего не происходит, — сказала глухо, — Я должна вернуться в столицу, в свой дом.
— Нет, — на непроницаемом лице дознавателя я больше не видела сочувствия, — В доме идут тщательные обыски… Во всех домах вашего рода — и загородных тоже. И присутствие посторонних…