Вот только… чем ближе становился родной город, тем тяжелее делалось у меня на душе, и я никак не могла понять – отчего. В голову лезли мрачные мысли и навязчивая строчка из какого-то полузнакомого стихотворения: «с любимыми не расставайтесь… с любимыми не расставайтесь…»
В аэропорту родного города меня встретил Стас. Отобрал сумки, облапил, прижал на пару мгновений к своей широкой груди.
– Что, сестренка? Не задалось у тебя в этот раз с курсами? Приболела? – спросил с легким беспокойством.
– Да, есть немного. Но давай об этом уже дома, хорошо?
– Как скажешь, Поль. Поехали тогда.
Едва загрузившись в шоколадно-коричневый Рено Дастер Стаса, я снова схватилась за телефон: мне не терпелось узнать, появился ли на связи мой инструктор, услышал ли он мое сообщение? Увы! От Казанцева по-прежнему не было ни ответа, ни привета. И тогда я решилась: набрала телефон администратора школы «ЭргоДрайв».
Несмотря на довольно позднее время – восьмой час вечера – Виктор оказался на месте и трубку взял буквально на втором гудке.
– Школа экстремального вождения, Виктор, слушаю вас, – представился, как обычно.
– Витя, привет, это Полина Лисицына.
– Полина?.. – на другом конце провода возникла напряженная пауза.
– Да, Вить, я. Не могу дозвониться до Александра Аркадьевича. Ты мне подскажешь, где он и как его найти?
– Полина, Александр Аркадьевич… он… в больнице.
– Что? В какой? Что с ним случилось?! – я почти кричала в трубку и не замечала этого. – Скажи мне, что с ним?!
– Он… попал в аварию. Разбился. Сильно. Состояние очень тяжелое. – Голос Виктора звучал так мрачно, что у меня сжалось сердце.
– Когда это случилось, Витя? В какой он больнице? – теперь я уже не кричала, а говорила еле слышно, с трудом удерживая телефон ослабевшими пальцами.
– Три дня назад по дороге в аэропорт. Его отвезли во вторую городскую больницу, сейчас он там, в реанимации.
– Я сейчас же еду туда!
– Полина… Мы звонили утром – он был без сознания.
– Витя, я разберусь. Поговорю с дежурным врачом. Узнаю, что нужно…
– Мы с Георгием все собрали и передали, ты не сомневайся. Знаешь, Александр Аркадьевич очень переживал, когда ты уехала. Ходил мрачнее тучи.
– А в аэропорт он зачем поехал? – спросила я и замерла в ожидании ответа: только бы не оказалось, что это я стала невольной причиной трагедии!
– Он ехал встречать наших коллег – экстремальных гонщиков из Перми.
– А… понятно. Ладно, Витя. Я перезвоню тебе завтра, хорошо? Будем теперь постоянно на связи, пока Саша в больнице…
– Да, Полина, звони.
Я сбросила вызов, безвольно уронила руки на колени, откинула голову на спинку сиденья и прикрыла глаза.
– Так что, куда едем? – мягко поинтересовался брат. – Что там с твоим инструктором?
– Саша разбился на машине. Едем к нему, во вторую городскую.
– А ты не слишком устала с дороги? Может, завтра? – уточнил мой заботливый брат.
– Сейчас. Иначе я не смогу уснуть.
– Ладно, как скажешь, – кивнул Станислав и замолчал.
У меня тоже не было сил говорить. И слез отчего-то тоже не было. Только пустота – огромная, безмолвная и бесцветная. А еще – страх не успеть, не застать Сашу живым, не сказать ему о своей любви, о нашем ребенке…
«Только дождись меня, Казанцев! Дождись, пожалуйста!..»
34. Полина
К Казанцеву меня пустили неохотно и далеко не сразу. Пришлось звонить своей бывшей однокурснице, которая успела дорасти до должности заведующей одним из отделений второй городской больницы. Лишь после того, как она созвонилась с дежурным реаниматологом, меня провели в отдельный бокс, куда поместили Александра Аркадьевича.
По дороге к боксу врач провел со мной разъяснительную беседу:
– Казанцев пришел в сознание ближе к обеду, но он пока очень слаб и почти все время дремлет. Это и не удивительно, если учесть, какие ему назначены препараты. К тому же, повторный сильный ушиб шейного отдела позвоночника привел к тетраплегии. Постарайтесь не утомлять и не волновать пациента, Полина Владимировна.
Я знала, что такое тетраплегия: это означало, что сейчас мою любимый мужчина не способен шевельнуть ни рукой, ни ногой. Как же, наверное, тяжело ему вновь оказаться прикованным к больничной койке!
– А как у него настроение?
– А вы как думаете? – раздраженно переспросил реаниматолог. – Он чувствует себя подавленно, общаться с персоналом не желает, боюсь, и от еды начнет отказываться – в общем, все как обычно у людей, оказавшихся в ситуации полной беспомощности…