— Да…
Настя еще с Пашей тогда роддом выбирала и отдельную палату, чтоб муж мог в любой момент приходить или мама. Не очень большую, но со всеми удобствами. Собственно, самому Павлу это в тот момент было без разницы, сказал, чтоб по себе определялась, но Насте хотелось нормального пребывания и комфорта, готова была и больше заплатить…
— Вот я и купил. Тут чай есть, сыр, йогурт, бананы еще, вроде сказали, можно. Печенье и тому подобное — не рискнул. Зная твою придирчивость к составам, конфетка… — тут Андрей лукаво ей подмигнул, очень тихо прошел к небольшому столику у окна, осторожно поставив тот самый пакет. — Можешь себе чай… — мужчина замолчал и как по-новому осмотрел ее с ног до головы.
Аж помрачнел.
Насте вдруг показалось, что он все заметил: и явно помятый внешний вид, и измотанность, и одутловатость… Не то чтобы она пыталась произвести приятное впечатление внешностью. Точно не сейчас! Но просто… неловко как-то. А Андрей нахмурился и вдруг губы поджал, продолжая смотреть на ее руки, которыми Настя, если уж совсем честно, цеплялась за люльку больше. Не рискнула даже спящую дочку взять, хоть и хотелось дико, потому как сил совершенно не осталось. Но как-то же нужно вид держать…
— А ты зачем встала, вообще, Настюша?! — впервые за все годы, что знакомы, услышала, как Андрей чем-то недоволен. — Тебе можно разве?!
Такое впечатление, что даже прикрикнул бы на нее, но вовремя осадил сам себя, еще раз глянув на люльку. Ой! А еще она любопытство какое-то, очень доброе и светлое, в его глазах увидела, обращенное на малышку.
— Я хотела посмотреть, все ли у нее в порядке, — как оправдываясь, попыталась Настя объяснить, слабо кивнув головой на дочку.
И, как по мановению неведомой силы, заболело все и сразу! Прям мигом! Видно, откат пошел, гормоны спали: заломило поясницу, задрожали руки-ноги, не говоря уже про то, что таз и промежность она, в принципе, сейчас предпочла бы не ощущать…
А Андрей это уловил каким-то образом. Очень быстро и ловко, но при этом весьма осторожно, не могла не отметить, оказался рядом и за плечи ее поддержал, как на себя вес взяв. Так бережно, будто она разбиться могла… «Видно, совсем паршиво выглядит», — мелькнула чуть самокритичная и забавная мысль.
Андрей же подвел Настю к кровати, помогая улечься боком. Подкатил аккуратно люльку ближе… Почему она не додумалась? Мозги отключились от усталости?
И где такие мужчины берутся, а? Почему ей какой-то эгоист достался… Хотя тоже нормальным казался, пока черед до проверок жизнью не дошел. И как-то печально стало от осознания, что вот Андрей точно бы не бросил… Он и ее не оставил одну.
— Лежи и не вставай! А чая я тебе сейчас заварю, хочешь? — распорядился этот, абсолютно сейчас непонятный для нее, мужчина.
И до того еще, как Настя кивнула бы, включил чайник. Отрезал пару кусочков сыра, отложил на салфетку.
Честно сказать, ее оторопь взяла капитально…
Надо было бы спросить, зачем, вообще, Андрей вокруг суетится? Просидел здесь полдня… Не обязан же! Не его они ответственность, да и вины за то, что так все в жизни Насти сложилось, никакой на нем нет.
Но именно в этот момент, коротко постучав, в дверь просунула голову та самая медсестра.
— Это вам бухгалтер попросила передать, когда приедете, я забыла сразу, — извинившись, девушка зашла, отдав Андрею какую-то бумажку.
Одобрительно глянула на уже лежащую Настю, заглянула в люльку, будто удостоверяясь, что все хорошо, и вышла, вновь оставив их одних.
— Это что? — не поняла Настя, кивнув на бумажку.
— Квитанция за палату, наверное, — не особо интересуясь, отозвался тихонько Андрей, больше сосредоточенный на том, что ей чай заваривал… в чашке, которую тоже достал из пакета. Купил? — Пока я сидел внизу, ждал, чтоб узнать, как у тебя… у вас дела, — вдруг усмехнулся он, оглянувшись на люльку, — приходила бухгалтер. У нее рабочий день заканчивался, хотела успеть оформить, видимо.
— Ох, Андрей! — ее окатило жаркой волной стыда и еще большего дискомфорта внутри; осознания огромного долга перед ним, благодарности… — Ну ты что! У меня же есть деньги! Я бы сама! Ну зачем ты… Я верну все! Абсолютно все!
— Настя, прекрати, — как-то так негромко, но очень веско оборвал он ее удушливые извинения. — Вернешь. Потом. Не суетись. Ты бы когда платила? Из родзала побежала бы? Или сейчас, когда стоять не можешь, по стенке поползла бы? Оставила бы… малышку одну в палате? — он как замялся, вероятно, не зная, как про ребенка упомянуть.