А Паша, возможно, чуть сбив оскомину вольной жизни и нагулявшись, столкнулся и с неудобствами холостяцкого существования, привыкнув, что быт всегда на жене был, поддался материнским внушениям.
На что он надеялся?.. Судя по вот этому, чуть растерянному и смущенному, взгляду, на то, что его здесь с распростертыми объятиями ждут и встретят. Поверил, что Настя кинется в ноги с благодарностью, потому что «разведенка» с ребенком никому уже нужна не будет? Еще и с «запущенным» внешним видом, на который он, уж так и быть, закроет пока глаза, даст ей шанс себя изменить…
Подбешивало внутри, да. И обида, оказывается, все же тлела в душе, а теперь, после этой гадкой сцены, запылала костром. Плохо, конечно. Не стоит он ее нервов, да и о себе нужно думать, о дочери, чтоб молоко не пропало, а не вот это все через себя пропускать, на что, кажется, и намекал, брошенный только что в ее сторону взгляд Андрея.
— Я все выводы уже сделала. И у адвоката была, Павел. Сомневаюсь, что Маргарита Владимировна тебе не сказала. Так или иначе, а я на развод заявление написала, и все фиксирую. Мне не о чем с тобой говорить, и что ты собираешься еще добавить, после прошлого «разговора» и трех месяцев молчания, — мне совершенно непонятно, — как черту подвела под всем этим.
И тут в спальне раздалось хныканье Лукии. Вот гадство! Все-таки разбудили этими разборками.
Не дожидаясь ответа Павла, Настя развернулась и поторопилась в спальню, собираясь успокоить дочку и, если получится, уложить опять.
— Тшшш, моя сладкая, не плачь, Светлячок, — подхватила малышку на руки, начав тихонько укачивать у груди.
Дочка потянулась к ней, уткнулась носом в кофту, даже глаз не открывая. С каким-то облегчением перестала морщить личико.
Но едва малышка начала вновь спокойно дышать, как из коридора донеслась какая-то возня и, хоть приглушенно, а сквозь двери стал слышен спор.
— Отойди! Кто ты такой, чтобы не пускать меня в собственную спальню?! — точно не понимая, что действительно не стоит кричать, возмущался Павел.
— Что-то я тебя за последние три месяца ни разу ни в этой спальне, ни около кроватки дочери не видел, — не в пример Павлу, тихо, но очень жестко, обрубил Андрей, видимо, не пуская Павла зайти следом.
— Зато ты тут аж слишком часто гостил, судя по всему, — огрызнулся ее муж с хорошо слышимым обвинением. — В моей квартире, с моей женой!
— Ты свою жену ни отвезти, ни из роддома забрать не сподобился, слишком занят был гулянием в баре с девками. Сомневаюсь, что имеешь моральное право хоть на какие-то упреки в ее или в мою сторону, Павел, — не отступил, похоже, Андрей.
И… Настя подумала, что ей не стоит оставлять их наедине. Нет, в Андрее была уверена, и на секунду не усомнилась почему-то. Но вот насчет Павла в таком его незнакомом и непонятном настроении не стала бы ручаться. Станется еще и в драку полезть…
Вместе с Лукией на руках, потому как дочка точно не хотела назад в кроватку возвращаться, вновь начав хмурить бровки и кривить ротик, пошла назад.
— А ты в мою семью не лезь, сам знаю, что мне делать и как! — как-то уж вообще, словно подросток, огрызнулся Паша, наверное, не найдя достойного ответа на справедливый упрек.
— А ты уверен, что это — твоя семья? — голос Андрея, наоборот, был ровным и полным действительно мужской уверенности и в себе, и в своих словах.
И это ей настолько близко прозвучало!
Открыла дверь, остановившись на пороге комнаты и твердо, с вызовом, четко уверенная в своем выборе, тихо заметила:
— Андрей полностью прав. Ты — не часть нашей с Лукией семьи. И этот выбор именно ты первым сделал! — смотрела в глаза Паше.
И обиду со злостью в ответ на это заявление, вспыхнувшие там, заметила.
— Так значит? А еще меня упрекала…
— Когда это? — прервала его с удивлением. — Разве я тебе хоть раз позвонила или попрекнула твоим решением? Или мать твою разве я просила на тебя влиять? Ты ушел. Я приняла и стала жить дальше. Как и ты, насколько понимаю. Так что сейчас за скандал?
— А может, ты как раз и должна была так поступить, если бы любила или семью сохранить хотела?! Позвонить, уговаривать! — все с тем же гневом фыркнул вдруг Паша.
На Лукию он поглядывал, но как-то без особого пиетета. И только губы поджал, когда после его крика малышка начала возиться на руках Насти и хныкать.