— А ты во враче уверена?
— Олег, я господь бог, что ли? — Голос снова взвился, и я готова была махать руками, как флагами. Но не белыми. — Я тебе дословно разговор с врачом пересказала. Можешь с тетей поговорить. Она сейчас из палаты вернется, и я ее на дачу отвезу. Хочешь, завтра утром за ней тоже приеду?
— Завтра она такси вызовет, а вечером заеду уже сам в больницу. Так что не жди меня рано. И спасибо за все, Мила.
— Да не за что… Вот совершенно не за что…
— Ну тогда просто так бабаевский шоколад тебе привезти? — почти уже смеялся Олег.
— Нет, я фабрики Крупской предпочитаю… — улыбнулась я и замолчала.
Как-то сразу сделалось неловко: говорить о посторонних было намного проще возвращения к «нашим баранам».
— Не зря в Питере училась. Думал, скажешь про пряники изборские…
Знать бы еще, что это за пряники такие. Но лучше не спрашивать… А то фройляйн Штирлиц давно не была так близко к провалу…
— Все, пока. Твоя тетя идет.
Я сунула телефон в карман и заулыбалась. Нервно. Ну, а как я могла не нервничать-то…
— Регина Матвеевна, — несколько раз я повторила имя про себя, пока тетя Олега, нервно запахивая легкую курточку, приближалась ко мне. Всего три метра, казалось бы, а я столько всего успела передумать, помимо имени, которое в итоге все же озвучила. — Все хорошо? Точно ничего не нужно купить из лекарств? Олег сказал…
Он ничего не сказал, и я замолчала. К тому же Регина Матвеевна махнула рукой. Не буду больше лезть — инициатива наказуема, особенно в такие моменты.
— Капельницу поставили, наблюдают. Сказали раньше десяти утра не звонить…
Она спустилась первой, придерживаясь за перила. Я не стала предлагать помощь и старалась не наступать на пятки. Даже рукой не махнула, просто сказала идти к калитке: там совсем рядом красная Вольво. Проще, конечно, было сказать — идите на звук орущей собаки. Когда же у Агаты голос сядет? Ну, батарейка закончится — я ее ужином еще не накормила. Это ее от утренней овсянки так прет!
— Я сейчас собаку угомоню, и вы сядете! — повысила я голос из-за необходимости быть услышанной и опередила будущую пассажирку размашистым шагом.
Черный нос лез в приоткрытую щелку окна, а при моем полном сближении с машиной, Агата поднялась на задние лапы, и я приготовилась снова принять ее на грудь. Быстрее распахнуть дверь, пока она не исцарапала когтями всю дверь. Я схватилась за ручку и за ошейник с разницей, кажется, всего лишь в долю секунды.
— Агата!
Я ее не удержала и сама едва удержалась на ногах, когда эта тушка на радостях вырвалась на свободу. Я с трудом удерживала ошейник выкрученной рукой — пришлось перехватывать его с другой стороны: собака сперва не заметила нового человека, но быстро залилась еще большим лаем, даже малось злобным. Хотя Агата могла злиться и на меня, что не разрешила пойти знакомиться с бабушкой ее разлюбезного Олега, но я любезной не была — уже поздно, вечер, а мне непонятно куда еще ехать, хотя меня обещали направить в нужном направлении. Я открыла багажник и велела собаке вести себя подобающим образом. Хотя Агата понятия не имела, как ведут себя собаки богатых дамочек. И тетя Олега тоже сомневалась, садиться ей в машину к незнакомой девушке или не стоит…
— Садитесь, пожалуйста! — сказала я, обходя машину со стороны водителя, и когда открыла дверь, Регина Матвеевна еще только садилась, поэтому я увидела причину ее промедления: кто же хочет садиться на ошметки кожи!
От ужаса я могла сейчас сесть только прямо на асфальт. Глаза опустились сами собой на второе сиденье и лишь потом закатились: Агата разодрала оба, хотя нет, руль помешал: здесь были одни лишь царапины. А там… Остановившимся взглядом я смотрела на дверь, которую тетя Олега только что захлопнула — пластик был изуродован в конец. Когти… Собачьи когти… А слюни грязными пятнами остались на стекле. Назад я не смотрела. Не могла повернуть шеи. Я вообще не могла сдвинуться с места.
Минута, две, три — час? Сколько я так стояла, пока Агата снова не залаяла. Я села, плюхнулась, схватилась за руль и лишь потом сообразила, что не захлопнула водительскую дверь. Я… Я… Я не могу вести машину. У меня трясутся руки… У меня в глазах слезы. Не стоят, а льются…
— Мила, что с вами?
Я смотрела вперед — в белоночных сумерках фары машин весело подмигивали, а мне не то что было не до смеха, мне даже пары слов было не связать в членораздельное предложение. Я смахнула слезы — растерла их по всей роже.