— Я вас поздравляю, — обняла меня Маргарита Львовна, когда Олег помог ей выйти из машины.
К нам она не поехала. В город тоже. Мы остались на чай, который приготовила Регина Матвеевна. Бабушка не прокололась, хоть и поглядывала на нас счастливыми глазами. Я тоже смотрела на привычный дачный интерьер не менее счастливо. В нем Олег смотрелся так же органично, как и в своём дорогом доме с бассейном. Даже лучше. Не шли ему только пиджаки…
— Бабуль, береги себя, — сказал внук на прощание.
— Это вы берегите себя.
— Нет, ты… Мы ждем твоих пирожков.
И она принесла их нам на праздник.
Народу собралось больше, чем хотелось бы. Олег сказал, что придётся пригласить пару человек с работы. Тогда я предложила ничего не говорить про ожидание прибавления, но Олег ответил, что это не имеет значения.
Это действительно имело значение только для Макса. Он облокотился на костыль и посмотрел на меня в упор:
— Я разве не говорил тебе про мою боязнь коробок с игрушками?
Я улыбнулась.
— Мы будем тихими.
— Так я и поверил! Ну ладно… Соседей не выбирают, они от бога. Наверное, я чем-то провинился. Давай там, береги себя и осторожней с собакой. Может, она вам все-таки не нужна теперь?
И это он спрашивал, глядя на вывалившийся язык Агаты, застрявшей у меня между коленей.
— Нет, у нас дом должен быть полной чашей.
Дом как раз очень заинтересовал Ингу. Я надеялась, что все же прочитала в ее глазах не зависть. Наверное, в них все же была злость.
— Я — твоя мать. Я не должна узнавать подобное среди прочих.
— Мать Олега вообще по телефону узнала, и что?
— Я тебя дурой считала, а ты вон как все ловко провернула… Как в книжке.
— Мама, я люблю Олега.
— Ну да, как же не влюбиться в мужчину с таким домом. Когда он ещё и рожей ничего. Только что он в тебе нашел? Вот этого я не пойму.
— И не надо понимать.
Я быстро отошла от неё — быстро, чтобы не заплакать. Это все гормоны. Мне нисколечко не обидно.
— Ну что я могу сказать? — это меня настиг Гошка с бутылочкой минеральной воды. — Оказывается, в вашей троице сумасшедшая вовсе не ты и даже не собака. А у меня на него такие планы были… — Гошка поднял бутылку и чуть ли не коснулся стеклом моего носа. — Поздравляю! В сентябре ещё раз поздравлю и когда ещё?
— В феврале…
— Тогда ещё и на НГ придётся. Что за черт! С вами, Лефлеры, одни расходы… Давай! И не грузи его домашней работой. Он хирург клавиатуры. У него ручки должны быть холёными…
А у Олегу руки действительно были удивительно нежными — когда он гладил меня, и уникально сильными, когда держал поводок. И Агата его слушалась. Впрочем, любила она его куда больше, но и боялась… Совсем немножко. Боялась расстроить своим плохим поведением. И все равно продолжала слышать от него каждый день «зверюга» — правда, голос его потеплел. Как и сердце — мое. Оно билось спокойно. Кажется, впервые за долгие годы, за всю жизнь — а ведь я прожила уже почти полвека.
Может, это и есть любовь? Не вопли, крики, тэги «люблюнемогу», а именно это самое не могу, но написанное раздельно, когда находиться раздельно с человеком становится невозможно. Я не могу быть от него даже за стенкой. Всегда есть дверь — открытая. И если даже она кажется закрытой, в неё всегда можно постучать…
— Съешь меня, съешь меня… Станешь большой пребольшой…
Я открыла глаза — кончик моего носа трогал кончик пирожка. Удивительно, что их не смели вчера все. Или Олег успел сделать заначку, как запасливый внучек.
— Я тебе кофе сварил. Утром, ты сказала, можно.
Я села и поправила за спиной подушку. Олег вручил мне чашку, но пирожок не отдал. Заставил надкусить. Ага, я вас тоже раскусила, господин Лефлер, пирожок-то у вас один на двоих.
— Тебе две трети, мне одна треть, все по-честному, — откусил он после меня свою законную долю. — На четыре не делится. Пошла, ненасытная, вон… Милю пробежать не можешь… В этом доме толстеть можно только Миле. Остальные будут голодать, если не будут заниматься спортом. В здоровом теле здоровый дух, а от тебя собакой воняет, иди отсюда!
И он вытолкал Агату с кровати, но она тут же запрыгнула обратно.
— Я тоже упрямый, не веришь?
— Не обижай мою собаку! — давилась я смехом, кофе и пирожком с капустой.
— Я обижаю лишь мою половину, самую наглую, твою, послушную, не трогаю… Она думает, что можно безнаказанно сцапать у тебя пирожок.
И я действительно протянула Агате на ладони горбушку.
— Вот так, наглость всегда побеждает.