— Мам… — я выдохнула.
Она права, безусловно права. Но что сделано, то сделано. Начальница в лицо назвала меня дурой — я и ответила: мол, сама такая.
— Лето на носу, я все равно ничего приличного не найду. Не пили меня день изо дня. Дай мне спокойно закончить курсы. У меня за них заплачено из собственных денег. Ну что, скажи честно, я много ем? Хочешь, на диету сяду? Кефир и яблоки ты мне купишь? Или это тоже для тебя слишком дорого?
— Мила, ты просто идиотка!
Мать подскочила и вылила свой недопитый кофе в раковину.
— Твоему Валерке памятник надо поставить, что он тебя целых два года терпел!
Мать стояла ко мне спиной. И все равно я не позволила себе зажмуриться. Ну ведь не первый же раз она меня с говном смешивает, почему же все ещё больно и хочется плакать? Нарастила же за последний год панцирь. Или это только так кажется?
Не плачь, Мила, не плачь! — взялся утешать меня внутренний голос. — Ты взрослая девочка, ты справишься. И собака не пропадет. Кто-нибудь да заберет из приюта. Это людей никто не жалеет, а животных — вперед, с песней.
— В двухкомнатной квартире овчарке нет места. Я нормально говорю или по слогам надо повторить, чтобы до тебя наконец дошло?
Это Инга сказала мне неделю назад, когда я только заикнулась про собаку. А вот это год назад, когда я ревом ревела на этой самой кухне:
— Мужика надо держать на коротком поводке! Тогда он по бабам не будет бегать!
И это она меня учит? Отпустила моего папика к своей лучшей подруге, когда я еще пешком под стол ходила, и замену ему так и не нашла. Хотя пыталась, много раз… Но ведь все они кобели: накрыл, поссал и пошел дальше, виляя хвостом. Уж лучше собаку заведу… чем нового мужика. Наверное, любовное невезение передаётся по женской линии. Бабка тоже одна прожила всю жизнь.
Ну чего Валерке не хватало? Рубашки выглажены, завтрак-ужин готов, я при параде на задних лапках… А при этом еще на работе впахивала — глаза после монитора в кучку, а я их пальцами с маникюром отвожу к ушам, чтобы встретить его вечером с улыбкой. Вот ушами шевелить не умею — уж извините! А ему, видать, именно этого в постели со мной и не хватало.
— Мила, ты меня поняла? — обернулась мать. — Никакой собаки. В этой квартире. Не будет. Хочешь живность, бери кошку.
А чего это она вдруг про кошку начала?
— Мам, я бы крыску завела, если б мне скучно было!
Слезы высохли, злость вернулась, и я снова была на ногах. Только табуретка в этот раз осталась крепко стоять на всех своих четырех.
— Я собаку спасти хочу!
— Себя спаси для начала. А на немецкую овчарку желающие найдутся. Уж поверь мне!
И снова тишина. Мучительная. Подбирает, наверное, слова, чтобы кольнуть побольнее.
— Как ты не понимаешь, — дергала мать плечами, — что ты не хозяйка для нее. Такой собаке нужен большой дом, тренер и прогулки. Ничего из этого ты дать ей не в состоянии. Даже если осенью найдешь работу. Это безответственный шаг, Мила. Я честно не понимаю, почему ты на меня обижаешься? Что я не так говорю?
Она привалилась к раковине. Сейчас ведь все брюки станут мокрыми, а ей на работу через десять минут выходить. Не пешком, так что задница не просохнет.
— Мам, отойди от раковины.
Она отошла. Я тоже вышла из кухни. Говорить и объяснять что-то бесполезно. Я и сама не понимаю, чего меня так шарахнуло с собакой…
Наверное, потому что собака больная… Богатым нужны здоровые. Для понтов! Для любви заводят французских бульдогов. Кажется, это самая модная сейчас порода среди богачей. Нет, вспомнила — свинья, черная… Может, до Питера эта мода еще не докатилась, а вот в Москве я свинью собственными глазами видела — на прогулке в парке, Марусей звали. Поговорила с хозяйкой — нормальная тетка такая оказалась, не чокнутая. Сказала:
— От свиньи чище, чем от мужа, бывшего, было.
Вот и я хотела, вместо мужика, немецкую овчарку завести. Главное — девочку!
Закрыла дверь в большую, временно мою, комнату и села на разобранный диван. Если бы мать знала правду, то согласилась бы со мной, что с больной собакой никто возиться не захочет. Но тогда бы она точно не согласилась взять ее к нам. Впрочем, Инга так и так не поддаётся ни на какие уговоры.