К удивлению Оливера, он, похоже, чем-то заинтересовал девушку.
— Меня зовут Фрейя, — произнесла она, протянув ему руку.
— Оливер, — отозвался он, крепко пожав ладонь девушки.
Кожа Фрейи была мягкой, словно кашемир. Оливер изо всех сил старался не покраснеть.
— Я знаю. Тот самый парень с фальшивыми правами с Гавайев, — со смехом отозвалась она, — Ну почему они всегда оказываются с Гавайев? Потому что тамошние права легко подделать? Наверное, так. Ой, ну не пялься на меня так. Я уже много лет в курсе.
— А на ваше заведение не устраивают облавы?
— Пусть только попробуют! — Фрейя подмигнула, — Ну да ладно. Тебя было не видать где-то с год. А теперь ты заявляешься сюда каждый вечер. Что-то стряслось?
Юноша покачал головой.
— А где твоя подружка? — поинтересовалась Фрейя, — Вы же всегда приходили вместе.
— Она уехала.
— А! — Фрейя кивнула. — Ну, ей же хуже.
Оливер неискренне засмеялся.
— И то верно.
Ей же хуже. Он не сомневался, что Шайлер скучает по нему. Конечно же, она будет скучать. Но он знал, что теперь, с Джеком, она счастливее. Так что это ему гораздо хуже. Юноша вытащил бумажник и достал несколько двадцатидолларовых купюр.
Красавица барменша небрежно отмахнулась от них.
— Твои деньги сегодня не котируются. Лучше сделай мне одолжение. Что бы ты ни собрался сделать — не делай этого. Потому что не поможет.
Оливер покачал головой и положил несколько купюр на стойку бара как чаевые.
— Спасибо за выпивку, но я понятия не имею, о чем ты говоришь, — пробормотал он, стараясь не смотреть девушке в глаза.
Откуда она знает, что он задумал? И какое ей до этого дело?
Оливер вышел на улицу, под ночное безоблачное небо Нью-Йорка. В такой вечер еще совсем недавно они с Шайлер непременно отправились бы бродить по городу, куда глаза глядят. Теперь они не будут больше поздним вечером пить капучино в кафе «Реджио». Не будут пробираться в маленькие пабы, чтоб послушать новых исполнителей фолка. Не будут провожать ночь и встречать утро за ранним завтраком в «Яффе». Ничего этого больше не будет. Никогда.
А, ладно! Машина с шофером ждала его у тротуара. Оливер назвал адрес. К завтрашнему дню он забудет обо всем, включая ее имя. А если повезет, то и свое собственное.
Глава 2
ОТРАВЛЕННОЕ ЯБЛОКО
Оливер не ожидал, что в доме крови, с его видом борделя позапрошлого века, бархатными диванами и тусклым освещением, обнаружится такое современное медицинское оборудование. Жующая сигару мадам, отправившая его на верхний этаж, сообщила Оливеру, что он должен пройти медосмотр, прежде чем она сможет зарегистрировать его как фамильяра дома.
— Нам необходимо убедиться, что у вас нет никаких болезней, способных доставить неудобство нашим клиентам, — объяснил врач, посветив фонариком в горло Оливеру.
Оливер хотел было кивнуть, но открытый рот мешал, и он решил просто промолчать. Затем его истыкали иголками — брали кровь на анализы. Когда медосмотр завершился, Оливера провели в другую комнату и представили местному психиатру.
— Дефамильяризация, то есть снятие маркеров нашего изначального вампира, — это процесс не физический, — сообщил врач. — Яд в вашей крови — это проявление любви, которое вы ощущаете к вашему вампиру. Мы здесь занимаемся тем, что искореняем эту любовь и помогаем отмежеваться от ее власти над вашей психикой, и тем самым уничтожаем яд.
Этот процесс может оказаться болезненным, а исход его — непредсказуемым. Некоторые фамильяры испытывают утрату, которая оказывается сродни смерти. Другие полностью теряют воспоминания о своем вампире. Каждый случай уникален, как и каждые отношения в паре «вампир — человек». — Врач принялся что-то наскоро писать в своем блокноте. — Не могли бы вы рассказать мне что-нибудь о ваших взаимоотношениях?
— Мы были друзьями, — отозвался Оливер. — Я знал ее всю свою жизнь. Я был ее проводником. — К его облегчению, это сообщение, похоже, не вызвало у врача никакой отрицательной реакции. — Я любил ее. И люблю до сих пор. Не просто потому, что она мой вампир, — тут все сложнее.
— Например?
— Я имею в виду, что любил ее еще до того, как она меня укусила.
Оливер вспомнил, как пытался обмануть себя, думая, что полюбил Шайлер лишь с началом ее трансформации. Но это было неправдой. Он любил ее всю свою жизнь. Он просто лгал себе, чтобы было проще жить.
— Понятно. И плюс к этому священное целование. Это была ее идея или ваша?
— Думаю, нас обоих. На самом деле не помню… Мы собирались сделать это раньше, но пошли на попятный, а потом… ну, просто так получилось. Мы этого даже не планировали. Во всяком случае, в тот момент.
— Так значит, идея была ее.
— Пожалуй, да.
Врач велел юноше закрыть глаза, и Оливер послушно подчинился.
— Давайте начнем сначала. Вызовите в памяти все счастливые воспоминания, а затем отвергните их одно за другим. Расстаньтесь с ними.
Голос врача звучал у Оливера в голове. Юноша понял, что тот пустил в ход принуждение.
«Ты не связан с ней.
Ты больше не принадлежишь ей».
Под спокойный, монотонный голос врача в сознании Оливера начали возникать картины. Пятилетняя Шайлер, застенчивая и молчаливая. Девятилетняя Шайлер, любящая поддразнить и обидчивая. Пятнадцатилетняя Шайлер, прекрасная и спокойная. Гостиница «Мерсер». Бессвязное бормотание и неловкость. А затем — ее детская спальня, где все и произошло. Ее сладкий запах, ее любимые духи — жасмин и жимолость. Острота ее клыков, пронзающих кожу.
Оливер чувствовал влагу на щеках. Он плакал. Это было чересчур. Шайлер была повсюду, в каждом уголке его души, в его крови. Она была необходима ему, как кожа. Он не мог порвать с ней.
Что он делает? Он здесь чужой. Это нарушение кодекса. Если в Хранилище узнают, его вышвырнут с работы. Это опозорит его семью и загубит их репутацию. Оливер не мог вспомнить, почему он вообще сюда пришел. Он запаниковал и принялся искать способ выбраться, но врач продолжал бубнить, вколачивая принуждение в его мозг:
«Ты больше не ее фамильяр.
Ты — никто».
Нет. Нет! Это неправда! Оливер чувствовал себя ужасно. Он впал в замешательство. Он не хотел расставаться со своей любовью к Шайлер. Невзирая на то что любовь эта причиняла ему такую боль, что он не мог больше ни спать, ни есть. Он хотел сохранить эти воспоминания. Его шестнадцатый день рождения, когда Шайлер нарисовала его портрет и купила ему торт-мороженое, украшенный двумя сердечками. Нет! Он должен сохранить их… Он должен… Он должен… Он может расстаться с ними. Он может послушаться этого приятного спокойного голоса и расстаться с ними. Пусть они уходят.
Он ничей.
Он — никто.
Кошмар закончился.
Когда Оливер пришел в себя, он обнаружил, что над ним склонились несколько врачей. Кто- то — Оливер не понял, кто именно, — произнес:
— Результаты анализов готовы. Все чисто. Ставьте его в строй.
Несколько минут спустя Оливер уже стоял в вестибюле среди группы молодых фамильяров. Его пошатывало. У него болела голова, и он не мог вспомнить ни что он здесь делает, ни зачем сюда пришел. Но у него не оказалось времени, чтобы поразмыслить над этим или разобраться в своих спутанных мыслях, потому что занавески внезапно раздвинулись и в комнату вошла красавица вампир.
— Bonsoir, — приветствовала она их по-французски.
Женщина была высокой, словно фотомодель, и держалась с царственной величавостью. Она была из европейского клана — Оливер определил это по ее безукоризненно сшитой дорожной одежде и обворожительному французскому акцепту. Следом за женщиной вошел ее суженый. Он был высоким, худощавым, с пышной копной темных волос и с томным выражением лица. Эта пара напоминала двух холеных кошек — оба поджарые, черноглазые, в черных водолазках; оба с сигаретами «Голуаз».