Этого не может быть…
— О боже, да, — задыхающийся голос девушки доносится с сиденья, и через крошечную щель между сиденьями я вижу движущиеся тела.
О боже мой. Они занимаются сексом прямо у меня на глазах!
Хотя я знаю, что они меня не видят, я чувствую, как мои щеки сразу же краснеют, и сливаются с рыжими светлым волосам, скрывая веснушки.
Что же мне делать?
Я оглядываюсь, пытаясь понять, видит ли это (или слышит) кто-нибудь еще, но все лежат и крепко спят. Я поворачиваю голову, надеясь увидеть стюардессу, но никого не вижу. И что я сделаю? Пожалуюсь на них?
— Еще, еще, — говорит девочка. — Да!
О, черт возьми, нет.
Я снова надеваю наушники и откидываюсь на спинку сиденья, пытаясь посмотреть еще один фильм. Но, конечно, всё продолжает трястись. Турбулентность тут не причем.
Как долго это будет продолжаться?
Я переживаю расставание, направляюсь через океан на свадьбу в полном одиночестве, неужели я не могу отдохнуть? Но нет, сиденья продолжают трястись, и я клянусь, что слышу стоны через наушники.
Это ад.
Мне остается только одно.
Я расстегиваю ремень и поднимаю подлокотники, медленно выбираясь из своего ряда. Я знаю, что не должна смотреть на них, я знаю, что должна просто игнорировать это.
Я подхожу к их местам ближе, ничего не вижу, одеяла укрывают их. Я уже разворачиваюсь, как вдруг самолет попадает в воздушную яму, и я теряю равновесие, меня бросает вперед.
Я падаю прямо на эту парочку, лицом вниз.
О, Боже Мой.
— Эй! — вскрикивает девушка.
— Простите! — говорю я, кладя руки на их бедра и другие части тела, пытаясь подняться. — Извините!
Я даже смотреть на них не могу, кое-как выпрямляюсь, а затем, чувствуя панику, направляюсь прямо на камбуз в задней части самолета.
Там сидят и болтают две стюардессы. Они обе смотрят на меня с усталыми улыбками, которые говорят, что они не хотели бы разговаривать с пассажирами, особенно с кем-то вроде меня, которая выглядит раскрасневшейся и с дикими глазами.
Я испытываю искушение рассказать им о сексе в 50-м ряду, но решаю, что они, вероятно, не нуждаются в дополнительном стрессе. Поэтому я прошу бокал вина и спрашиваю, можно ли тут посидеть, потому что я не собираюсь возвращаться на свое место.
Я думаю, они видят, что я отчаянно нуждаюсь в компании или что-то в этом роде, потому что они говорят «да».
Я выпиваю еще один бокал вина.
А потом я начинаю говорить о своей старой работе, а потом о Крисе. И они начинают меня жалеть. Вино все льется и льется в мой бокал.
ГЛАВА 2
ДЕЙЗИ
Когда я была маленькой девочкой, одним из моих любимых занятий были семейные поездки в Портленд, что мы делали всего несколько раз в год. Мы уезжали в сумерках, когда городские огни мерцали позади нас, а затем мы часами ехали по шоссе I-5 на юг. Мы с сестрой какое-то время препирались на заднем сиденье, но вскоре я засыпала. В те дни я так крепко спала, что не просыпалась всю дорогу. Мои родители не будили меня, а отец либо относил меня в кровать, либо, когда я стала старше, тихонько будил.
Я просыпалась с чувством удивления, как возможно заснуть в одном месте, а проснуться в другом, как будто я путешествовала во времени.
Сейчас у меня опять такое же чувство.
Но вместо того, чтобы проснуться в полном блаженстве, у меня бешеная головная боль, и вместо отца меня трясет стюардесса.
— Мисс? — мягко произносит она, положив руку мне на плечо. — Мы скоро приземлимся.
Я открываю рот, чтобы сказать «спасибо», но внутри так пересохло, что слова вырываются из меня скрипучим стоном. Я открываю глаза, сильно моргая от яркого света, проникающего через окна.
Боже милостивый, я чувствую себя ужасно.
Медленно, и довольно неуклюже, я сажусь, флисовое одеяло прилипает ко мне. Мир кружится, желудок переворачивается. Не помню, когда в последний раз у меня было такое похмелье.
Хотя это заслуженно.
Я помню, как одна из стюардесс дала мне две маленькие бутылочки вина и проводила обратно на место, но только после того, как я два часа разговаривала с ними и выпила большую часть их запасов. К счастью, к этому времени парочка уже спала, хотя мне было уже все равно, я была пьяна в стельку.
Кстати говоря, сейчас парочка сидит на своих местах, потягивает кофе и интимно хихикает.
Может быть, мы бы могли попробовать также с Крисом.
Эта мысль проносится у меня в голове, как уже миллион раз за последнюю неделю.
Может быть, я слишком поспешила расстаться с ним? Большинство людей на моем месте вышвырнул бы его на обочину и никогда не оглядывались назад. Но было ли между нами что-то такое, что стоило бы спасти?
По правде говоря, нет. Я знаю, что поступила правильно. Но это все равно давило на меня, как будто жизнь разделилась на две части в тот день, и у меня был выбор: либо продолжать жить с Крисом, либо послать его и уйти.
И вот я здесь, совсем одна.
Я медленно складываю кровать и иду в туалет, чтобы умыться, почистить зубы, затем возвращаюсь на свое место и провожу добрых двадцать минут, делая макияж, надеясь скрыть все следы похмелья. Последнее, чего я хочу, — показаться семье в таком виде.
Вскоре колеса самолета начинают подпрыгивать на асфальте, и мой желудок делает то же самое.
О… нет.
Пожалуйста, нет, нет, нет, нет.
Ненавижу, когда меня тошнит. Если я когда-то болела или страдала от похмелья в прошлом, я делала все возможное, чтобы содержимое моего желудка прочно оставалось внутри меня, где ему и место.
Я отчаянно пытаюсь сделать это сейчас, но когда самолет снова подпрыгивает, готовясь к худшей посадке, я знаю, что остановиться невозможно. Я тянусь к бумажному пакету в кармане сиденья, делая очень тщетную попытку опустошить желудок как можно тише.
Но не тут-то было.
Когда шум от тормозов самолета затихает, я начинаю блевать так громко, что напоминаю медведя.
— О боже, мерзость, — говорит девушка передо мной, в то время как несколько других людей в самолете издают звуки отвращения.
Меня это даже не волнует. Я бы посмеялась над тем, как нелепо это звучит, если бы только все не было так ужасно.
Наконец, самолет почти останавливается, мешок с блевотиной полон, и я никогда в жизни не чувствовала себя такой смущенной. Одно дело — блевать в самолете, и совсем другое — издавать звуки, похожие на блеяние козла.
Я просто сижу, осторожно держась за край сумки, отчаянно желая пойти в туалет и выбросить его, но в ту минуту, когда появляется знак расстегнуться, все встают, преграждая мне путь. У меня нет другого выбора, кроме как сидеть на своем месте и ждать, пока все пройдут мимо меня.
Поэтому я убираю волосы с лица, чтобы не встречаться ни с кем взглядом, и жду, пока самолет почти полностью разгрузится.
Затем я бросаюсь в уборную и выбрасываю пакет.
Когда я выхожу, стюардесса, которая всю ночь приносила мне выпивку, смотрит на меня с чрезмерно сочувственным выражением лица.
— Наверное, не следовало давать вчера алкоголя, — тихо говорит она мне. — Тебе не очень-то везет.
Это преуменьшение года.
Я кротко улыбаюсь ей, а затем спешу к своему месту, чтобы собрать вещи и взять чемодан. Я никогда раньше не была в Новой Зеландии. Черт возьми, я никогда не выезжала за пределы Северной Америки, за исключением одного раза в Чили, и большинство моих поездок были по работе.
Каким-то образом, я прошла таможню без каких-либо проблем, хотя охранник внимательно изучал меня, вероятно, потому, что я все еще выглядела немного бледной и нервной.
Я здесь всего на одну неделю, и это самый большой отпуск, который я могла бы взять на работе. Я вообще редко брала выходные, решив, что работа важнее, чем поездка на Гавайи или что-то в этом роде. Теперь, с визой в паспорте, мне разрешено остаться на срок до трех месяцев. Я не буду, конечно, здесь три месяца, но есть что-то странное в новообретенной свободе. Всё это не кажется реальным. Я все еще продолжаю думать, что у меня есть работа и парень, к которому я должна вернуться.
Я никогда особо не задумывалась о Новой Зеландии, если не считать того, что именно туда моя сестра отправилась, чтобы получить докторскую степень по ботанике. Когда она сказала, что выходит замуж за Ричарда, своего давнего бойфренда, с которым познакомилась в колледже, я радовалась, что наконец-то получу шанс навестить ее. Прошло почти пять лет с тех пор, как я видела ее в последний раз.