Горячий красный туман застлал глаза Джоли, и она вдруг с яростным воплем женщины-воительницы содрогнулась в руках Даниеля… раз, другой, третий. Наконец затихла. Однако сквозь пелену наслаждения Джоли осознала, что Даниель не успел кончить и инстинктивно положила руки на его мускулистую, потную спину и стала возбуждать, шепча ласковые, бессмысленные слова.
Даниель наконец в последний раз сильно вошел в нее и затих, застонав от блаженства. Тело Джоли получило то, чего никогда еще не знало. Когда Даниель кончил, он упал рядом с ней на матрас, отчего пружины протестующе застонали. Пальцы его правой руки ласково и глубоко зарылись в ее волосы, а большой палец погладил ее скулы. Прошло бесконечно долгое время, прежде чем у него выровнялось дыхание, и Даниель спросил слегка охрипшим голосом, в котором слышалось осуждение:
— Почему же ты не сказала мне, что у тебя никогда не было мужчины?
Голова Джоли покоилась на плече Даниеля, и она вздохнула, все еще пребывая в блаженном состоянии.
— Вот и нет, мистер Бекэм, — улыбаясь, возразила она. — Я говорила вам, а вы мне не поверили.
Даниель молчал несколько длинных, блаженных минут, но потом в нем опять закипели эмоции. Даже не глядя на него, Джоли знала, что он хмурится.
— Но то, как ты все это делала! Никто б не подумал даже, что ты не знаешь, чем занимаешься…
Обиженная Джоли попыталась сесть на постели, но Даниель прижал ее к себе, одной рукой обнимая за бедра. И хотя она никогда и ни за что не призналась бы в этом, но то, что она при этом почувствовала, очень ей понравилось.
— Большинство женщин не умеют любить чувственной любовью, Джоли, — терпеливо пояснил Даниель. — Они занимаются любовью просто чтобы заиметь ребенка, ну, еще потому, что этого требуют их мужья.
Джоли в темноте сгорала со стыда. Получилось, что даже в этом она обманула его.
— Прости меня, — только и сказала Джоли.
— Тебе не в чем винить себя, — ответил Даниель, целуя ее в лоб.
Слишком усталая и пресыщенная, чтобы продолжить их разговор в новом русле, Джоли прижалась к Даниелю и заснула.
Проснулась она перед рассветом, когда Даниель уже выбрался из постели и одевался. Однако Джоли притворилась, что спит, слушая, как ее муж легко ходит по темной комнате. Когда он присел на кровать, чтобы обуть сапоги, пружины громко запели, и Джоли даже закусила губу, вспомнив, что они вытворяли ночью на этой самой постели.
Она надеялась, что, будучи в своей комнатушке в сарае, Дотер ничего не слышал. В противном случае он наверняка все прокомментирует, а Джоли не была уверена, что сможет вытерпеть это.
Даниель обернул вокруг пояса полотенце и вы-i шел из комнаты. Только после его ухода Джоли сообразила, что сегодня воскресенье и что ей придется облачиться в коричневое платье и высидеть предлинную проповедь.
С тяжким вздохом Джоли выбралась из постели и надела белую хлопчатобумажную ночную рубашку, которую сшила. Перед тем как отправиться в церковь, следовало еще приготовить завтрак, а до этого ей необходимо было помыться.
Когда Джоли вошла в кухню, там горел свет: это Даниель засветил керосиновую лампу, стоявшую посреди стола. Она потушила ее и принялась разводить огонь в печи. Затем добавила воду в бак на плите и поспешила наверх привести себя в порядок и надеть вчерашнее ситцевое платье.
Когда Джоли вернулась на кухню, то увидела там Даниеля, который стоял у печи и помешивал кофе, который уже успел поставить на огонь. Дотера нигде не было видно.
Джоли тут же охватила робость, несмотря на то, что между ней и этим мужчиной была такая интимная близость, какую она и помыслить не могла ни с одним человеческим существом.
— Доброе утро, мистер Бекэм, — сказала она. Даниель даже не повернулся, а вместо этого молча подошел к окну и замер, сурово глядя куда-то вдаль. Джоли знала, что он смотрит в сторону могилы Илзе, и поняла, о чем он думает в данный момент. Сожаление и глубокая печаль отчетливо отражались в его согбенной фигуре.
— Доброе утро, — как-то нехотя ответил он наконец.
— Завтрак будет готов через пару минут, — сказала Джоли, одевая передник. «Должно быть, он принадлежал Илзе, как и сам этот человек», — подумала она, завязывая передник на спине.
— Не особенно старайся, — не поворачиваясь распорядился Даниель, пояснив только: — Сегодня воскресенье.
Джоли округлила глаза. «Этот день наверняка будет скучным», — подумала она, но вслух довольно бодро сказала:
— Полагаю, что от этого коровы не перестанут доиться, а куры нестись.
— Первое, что сделаем завтра утром Дотер и я, это отправимся в Спокан, — нейтральным тоном сказал Даниель, когда через несколько минут Джоли возвратилась в кухню от колодца.
Она нарезала толстый кусок бекона и поставила кувшин сметаны на разделочный столик рядом с печью. Мысль о том, что Даниеля не будет, привела ее в уныние, но, конечно, она не такая дура, чтобы показать ему это. Он не увидит также, как она разочарована тем, что их любовная близость ничего не изменила в их отношениях.
— Я ожидаю, что ты приглядишь за хозяйством, пока меня не будет, — продолжил Даниель, не услышав ответа Джоли на свое заявление.
Джоли шумно поставила на красный металлический круг плиты сковородку с длинной ручкой, бросила на нее кусок сала и разбила три яйца.
— А я вовсе не собираюсь поджечь пшеничные поля или отравить воду в колодце, мистер Бекэм, — надменно сказала Джоли. — И вполне в состоянии приглядеть несколько дней за этой фермой.
Последнее было явным преувеличением, однако Джоли за свою недолгую жизнь столько всего пережила, что сейчас бесстрашно приняла вызов.
— Если возникнут затруднения, скачи две мили на запад за Джо Калли.
Только тут Джоли обернулась, чтобы встретиться взглядом со своим мужем. Он сидел за столом, его крепкие пальцы обхватили кружку с кофе, и, глядя на них, Джоли опалило жаром, и она задрожала, вспомнив то острое удовольствие, которое эти пальцы доставили ей прошлой ночью.
— Но Верена Дейли гораздо ближе, — резонно возразила Джоли, пряча глаза в надежде, что Даниель не догадается, о чем она думает.
— Верена — женщина, — нахмурился Даниель и этой парой слов отрекся от своего великодушного союзника, который считал себя его другом.
Джоли переложила поджарившийся кусок бекона на серую чугунную сковородку и поспешно сняла с плиты закипевший кофейник, чтобы вновь доверху наполнить кружку Даниеля.
— И долго мы будем притворяться, что не занимались любовью прошлой ночью? — наконец не выдержала Джоли.
У Даниеля побагровела шея.
— Это не предмет для разговора на кухне, женщина, — сурово произнес он. — Для этого существует спальня.
Джоли была так поражена, что забыла налить себе кофе и поднесла ко рту пустую чашку.
— Я знаю, что обязана тебе своей жизнью, — отчеканила Джоли, ставя на плиту кофейник и уперев руки в бока. — Правда и то, что ты мой законный муж, и это дает тебе определенные права. Но будь я проклята, Дан Бекэм, проклята, черт побери, если я позволю тебе решать, что и где мне можно говорить!
Но ее эскапада, похоже, не произвела никакого впечатления на Даниеля. Более того, он спокойно ее выслушал и заметил:
— Бекон подгорает.
Джоли почувствовала внезапную усталость и безысходность. Она, понурясь, подошла к плите и сняла еду с огня. Муж молча ел, а потом поднял глаза на ее ситцевое платье:
— Полагаю, ты сшила что-нибудь подходящее, что можно надеть в церковь?
Джоли подождала, пока Даниель повернется к ней спиной, и состроила ему гримасу. Когда он поднялся наверх, чтобы переодеться в выходную одежду, она прибралась на кухне, накормила цыплят, собрала снесенные яйца. И все это время обдумывала планы небольшого восстания, но когда Даниель подкатил к двери в запряженном фургоне, Джоли была одета в скромное платье из коричневого сатина, а волосы собраны на затылке в благопристойный узел.