А затем, совсем скоро, прозвучала это его ошеломляющее предложение пожениться, которое она, будучи совершенно не готовой для подобного шага, категорически отклонила.
Он тогда сказал, что понимает ее. Она молода (молода?), очаровательна, тогда как он чуть ли не на пятнадцать лет старше ее. И все же он не спешит принимать ее отказ, и поскольку самому ему было необходимо вернуться в Кенигсграт к своим виноградникам на берегу Рейна, он пригласил ее нанести туда визит вместе с ним. Обслуживала его виллу супружеская пара, а кроме того, там же проживал управляющий — англичанин Ингрэм Эш.
Поначалу Вирджиния отвергла и это предложение. В самом деле, она ведь не только не любила, но, можно сказать, практически не знала этого человека, а потому предлог для подобной поездки показался ей насквозь надуманным. Однако, когда он сказал ей, что было бы несправедливым отклонять его предложение, даже не побывав в его доме и не узнав, в чем состоит его работа, она хотя и неохотно, но все же дала свое согласие, и они отправились в путешествие, завершить которое живым ему было так и не суждено — он умер в полете от сердечного приступа.
Вирджиния посмотрела на свои пальцы, лишенные колец и безвольно лежащие на коленях. Ни предбрачного подарка, ни самой помолвки так и не было, и все же в том самом документе, который хотя и был составлен в неофициальной форме, но имел соответствующие свидетельские подписи и был обнаружен в кармане Эрнста, он именовал ее не иначе как своей «невестой» и оставлял ей все, чем сам владел при жизни.
Его невеста! Но ведь она же не была ею. Она даже не… При стуке в дверь Вирджиния вздрогнула и повернулась. Сколько же времени она просидела так, глядя на себя и размышляя?
— Да, входите.
У порога стоял Ингрэм Эш.
— Ханнхен гадает, сказал ли вам Альбрехт о том, что она приготовила чай, — проговорил он.
— О да, сказал. Просто я… немного провозилась тут, но через пару минут обязательно спущусь.
Вирджиния заметила, как его вопросительный взгляд переместился на ее распущенные волосы, тогда как сама она еще даже не сняла пальто, а потому смущенно принялась снова скручивать их в пучок.
Ингрэм Эш проговорил безразличным тоном:
— Можете не торопиться.
А затем повернулся и вышел.
Чай был сервирован на низеньком столике рядом с камином, в котором горели сосновые дрова. Вирджиния налила им обоим — при этом ни один из них даже не притронулся к еде, а Ингрэм Эш ограничился одной чашкой. В комнате воцарилась неловкая тишина, пока он не прошел к звонку, на который вскоре явилась Ханнхен Франк.
Со стороны могло показаться, что Ханнхен — женщина с худым лицом, которой шел шестой десяток лет, — была вся выдержана в коричневых тонах: длинный, чуть ли не до пят коричневый передник, коричневые туфли, волосы цвета красновато-коричневых яблок, уложенные на манер «плетенки», и коричневые руки, которые она отерла о бедра, прежде чем унести поднос.
— Как насчет обеда? — осведомилась она.
Ингрэм Эш покачал головой.
— Я — пас. У меня есть кое-какие дела, так что я буду в отъезде.
Ханнхен по-прежнему не отводила от него взгляда.
— А уважаемая фрейлейн — она будет?..
— Я не знаю. Спросите ее, чего бы она пожелала.
Однако не успела еще Ханнхен даже глазом повести, как Вирджиния смущенно проговорила:
— Это не важно. Что угодно — может, суп какой-нибудь?.. — И тут же почувствовала, что на другие слова у нее попросту не осталось воздуха в легких.
Все так же игнорируя Вирджинию и обращаясь исключительно к Ингрэму Эшу, Ханнхен продолжала:
— У нас осталось немного свиного филе, которое можно поджарить с яблочными ломтиками и пикантными помидорами. Или мне…
Однако на сей раз его реакция оказалась уже более резкой:
— Вы же слышали, Ханнхен, что вам сказала фрейлейн Сомерс. Ей хочется супа.
Коротко кивнув в знак согласия, Ханнхен взяла поднос и вышла из комнаты.
Ингрэм Эш вернулся к своему креслу.
— Грубовато получилось, — проговорил он. — Прошу меня извинить.
Вирджиния облизнула губы.
— Ничего страшного. Я понимаю.
— Боюсь, что до конца все же не понимаете. Причина заключается в том, что Франки проработали у Эрнста всю свою жизнь. Он сообщал им практически обо всех своих поступках, согласовывал буквально каждый шаг, а потому его любовное увлечение и женитьба в среднем возрасте никак не соответствовали их ожиданиям.