Вирджиния продолжала смотреть в сторону реки.
— Ну, мне просто кажется, что никто не должен быть лишен этой радости, тем более когда ее предлагают. Вы не согласны?
— Знаете, если судить по тому, что вы рассказали мне о себе, можно предположить, что и вы когда-то были в таком же положении по отношению к своим родителям, в котором сейчас оказалась Лизель.
— Не совсем так. Мои родители были почти стариками, да и характером поспокойнее, чем любой из этих Меев. Кроме того, и я сама была постарше Лизель, когда на меня легла обязанность ухаживать за ними. И передо мной не маячила перспектива конфликта, который теперь угрожает Лизель, если у них и впрямь получится что-то серьезное.
Пол слегка повернулся на своем сиденье и недоверчиво улыбнулся; при этом взгляд его был красноречивее любых слов.
— Да полно вам! За все эти годы у вас не было ни одного любовного увлечения?
— Такого, которое потребовало бы от меня принятия трудного решения, — ни одного.
— А Эрнст Раус? Как же с ним?
Она покачала головой.
— Я не была влюблена в Эрнста. И не собиралась выходить за него замуж. Именно это и заставило меня усомниться в целесообразности принятия его наследства. Кстати, я и в самом деле наверняка отказалась бы от него, если бы Ингрэм Эш не убедил меня в том, что на мне лежит моральное обязательство перед Эрнстом принять имение.
— Пожалуй, так оно и есть, — согласился Пол. — Раус определенно хотел, чтобы вы его приняли, и я не считаю, что вы должны терзать себя муками совести за то, что не любили этого человека. Кстати, равно как и излишне переживать за судьбу Лизель. Она очаровательное дитя, но представим все же, что у них с Крисом по какой-то причине ничего не получится. Ну и что такого? У каждого из них вся жизнь впереди, и они еще смогут повстречать свою вторую любовь — или позднюю первую, — которая окажется столь же сладостной и сильной. Вы так не считаете?
— Я… даже и не знаю.
— А я знаю. — С этими словами Пол полностью повернулся к Вирджинии и, положив обе руки ей на плечи, заставил ее также посмотреть ему в лицо. — Я знаю, — с ударением и настойчивостью повторил он, — по крайней мере, то, что касается второй любви. А вы, смею надеяться, — поздней первой?
Вирджиния понимала, что Пол не мог не заметить, как напряглись ее плечи, сопротивлявшиеся его нажиму. Почувствовав себя крайне неловко, она все же заставила себя посмотреть ему прямо в глаза.
— К вам, Пол, — нет. Извините меня. Мы ведь почти не знаем друг друга. Пара совместно проведенных вечеров да случайная встреча в городе…
— Которые стали для меня поистине знаменательными событиями. Ведь это позволяло мне просто увидеть вас! Да и потом, настоящая любовь просто случается! Как случилось это со мной. Но, увы, не с вами. Не с вами, так ведь?
Она безмолвно покачала головой.
— А это не потому, — отважился предположить Пол, — что я предлагаю вам всего лишь свою вторую любовь?
— Нет. Нет, — заверила его Вирджиния. — Пожалуйста, даже не смейте думать так. Да и потом, слишком мало времени прошло после… смерти Эрнста, — робко добавила она, прекрасно понимая, что кривит душой.
Слегка покачав головой, Пол дал ей понять, что также понимает это.
— Вы же сами сказали, что не любили Эрнста Рауса, — напомнил он. — А потому как же может быть предательством по отношению к нему ваша любовь к другому мужчине — ранняя она будет или поздняя? — И, не дожидаясь ответа Вирджинии, почти вплотную приблизился к ее лицу и пристально вгляделся в глаза. — К сожалению, вы так и не высекли для меня ни малейшей искорки надежды.
Оказавшись у виллы, Вирджиния поблагодарила Пола за приятно проведенный вечер и попросила его не выходить из машины. Однако он все же сделал это, а затем в ответ на ее нерешительное «Не хотите ли…», подразумевавшее приглашение войти в дом, лишь покачал головой.
— Думаю, что не стоит этого делать, — сказал он. — Вы меня понимаете?
— Ну конечно, — с явным облегчением произнесла Вирджиния.
— Но я ведь не окончательно испортил вам впечатление от проведенного вечера? Мы сможем еще когда-нибудь повторить это — или что-то подобное?
— Если вы пригласите меня.
— Я обязательно вас приглашу, — произнес он, после чего уехал.
В доме стояла тишина. Через застекленную дверь офиса в холл пробивался свет, и она увидела тень шагающего по комнате Ингрэма. Когда стало ясно, что он не услышал ее прихода, она также решила не заходить в кабинет. Вместо этого лишь на минутку заглянула к Дрозду — шерстяному комочку, безмятежно спавшему в своей корзине, — после чего так же неслышно отправилась к себе в спальню. Однако уснула она не скоро — на память то и дело приходили воспоминания о сегодняшнем вечере, о ней самой и о Поле.
Что и говорить, он был добрым и компанейским человеком, готовым любить ее и очень рассчитывавшим услышать с ее стороны чувственный отклик. Вирджиния твердо знала, что где-то в глубине ее естества по-прежнему дремлет страсть, жаждущая проявить себя, желание ответить на магию мужского влечения и поклонения. Но только не Пола, которому, в отличие от того же Ингрэма Эша, не удалось даже прикоснуться к обостренному нерву ее гордости, вынужденного любопытства или стремления защититься.
Ингрэм… Его образ возник, несмотря на все ее мысли о Поле, — появился и повлек за собой неизбежные сравнения. Ей нечего было предложить Полу, кроме разве лишь дружбы и благодарности за дружбу, и она сильно сомневалась в том, что какие-то его слова смогут вызвать в ее душе столь же сильное смятение, которое вызывали самая банальная похвала или, напротив, укор со стороны Ингрэма.
И совсем уже на границе сна пришла еще одна мысль: «Кажется, есть какое-то слово, созданное для обозначения подобного состояния… Стимул любви-ненависти, так, кажется, это называют… Не поздняя любовь, а именно — любовь-ненависть. А это не одно и то же. Совсем не одно и то же…
То беззаботное «когда вам будет угодно», произнесенное Ингрэмом при их последней встрече, судя по всему, на деле означало просто «никогда». С тех пор он так и не возвращался к своей идее выступить в роли некоего посредника между нею и Меями, зато Лизель стала чуть ли не демонстративно и регулярно встречаться с Крисом, причем встречи эти, как подозревала Вирджиния, лишь крайне редко носили случайный характер.
Наступил июнь. Ночи по-прежнему стояли теплые, тогда как в дневное время небо покрывали редкие облака.
По предварительным, хотя и весьма сдержанным оценкам, урожай обещал быть неплохим — но это в будущем, тогда как сейчас следовало начать подготовку к традиционному Празднику виноградного цветка. Какой бы урожай ни ждал их впереди, жители Кенигсграта намеревались повеселиться вволю.
Вирджиния поинтересовалась мнением Ингрэма на этот счет.
— То есть они устраивают праздник даже в тех случаях, когда цветки побило морозом или опыление пошло насмарку?
— А почему бы нет? В сущности, для них он является идеальным и к тому же освященным в веках поводом немного пображничать и погулять. Только теперь, — добавил Ингрэм, — уже не «они» устраивают праздник, а мы.
— Как это «мы»? То есть что, «Вайнберг Раус»? А я думала…
— Что это будет очередной шутовской карнавал? Нет, не совсем. Ведь спонсором-то его будете выступать именно вы.
— Я?
— Да, по отношению к своим же работникам. В данном случае он скорее напоминает не карнавал с шутами, а английский Праздник урожая.
Сразу после того, как владельцы виноградников договорились о конкретной дате праздника, началась его активная подготовка.
В мыслях о своем предстоящем выступлении Вирджиния провела немало тревожных часов, однако, когда Ингрэм поинтересовался у нее, как идет подготовка, она заявила ему, что надеется все же мобилизовать все свои познания в немецком, чтобы выразить несколько собственных мыслей.