Когда случилась беда у нас, правительство обратилось за помощью к США, а потом к различным другим странам. И получило ее. В виде мощной группировки войск, которая прибыла на Север России с вполне понятной целью — захватить и подчинить. Речи о помощи не шло. Но ведь у нас же было ядерное оружие!
Я иногда думаю, что при всем том бедственном положении, гуманнее всего было бы просто убить на месте того подонка, который приказал нажать на пресловутую красную кнопку.
Пусть лучше бы наше государство было захвачено врагами. Пусть лучше нас, русских, вообще бы не было больше. Зато где-то были бы еще чистые незараженные территории. Где-то бы можно было бы спокойно засеивать поля, не боясь радиации, накопленной в почве. Где-то можно было бы рожать детей, не страшась увидеть у новорожденного лишнюю ногу…
Но приказ был отдан. А российское ядерное оружие было самым мощным на планете… От мира практически ничего не осталось. Да, Север нашей страны еще существовал. Но что это была за жизнь? Нас стало совсем мало. Мы лишились всего. И вместо того, чтобы объединиться и совместно бороться и пытаться спасти то, что осталось, мы поделились на враждующие группировки, где главными ценностями стали — еда, оружие, лекарства… но не люди, не человеческая жизнь, как таковая.
… Наша группа, состоящая из четырехсот пятидесяти человек последние полгода жила на территории бывшей городской больницы. Именно здесь, по иронии судьбы, началась моя профессиональная деятельность — сюда я пришла на практику и впервые присутствовала на операции. А теперь оперировала единолично. У меня было целых пять операционных! И ни одного медика по образованию из целой группы!
А помощник мне был просто необходим. Поэтому я взяла себе в ученики парнишку — Пашку. Его мать умерла от онкологии почти год назад. Отца он потерял еще во время катастрофы. В тринадцать лет остался совсем один. Я знала, как относятся к старикам и беспомощным людям — больным, увечным, — в других группировках, подобных нашей. О них заботятся, но недолго. Если очевидным становится невозможность вылечить, поставить на ноги, то порой человека просто выбрасывают за пределы места обитания группы. Он — обуза. В случае нападения врагов, каждой группе нужны только сильные, только те, кто способен держать в руках оружие. А в мирное время группе нужны те, кто чем-либо ей полезен. Мало кто отваживался рожать детей… И не только из-за отсутствия элементарных вещей и удобств. А скорее потому, что дети становились обузой для своих родителей, делали последних слабыми и уязвимыми. Ну и элементарно, большинство женщин, да и мужчин, просто утратили способность воспроизводить потомство. Я не знала, что тому было виной — радиация, скудность питания или что-то ещё.
…Пашка стал полезным — он был медбратом и санитаром в одном лице. К четырнадцати годам он вполне сносно попадал в вену — правда, наркоз пока рассчитать сам не мог…
…Я лежала в своей маленькой комнатке, которая когда-то служила кладовкой в больнице и, уставившись в потолок, думала, думала…
…Восемнадцать лет — самый замечательный возраст! Я так радовалась, когда стала совершеннолетней! А все потому, что мой строгий папа не разрешал мне встречаться с мальчиком, жившим этажом выше. Ваня учился в параллельном классе, и мы знали друг друга вот уже три года, с того самого момента, когда он с родителями переехал в наш город и поселился в доме, где получали квартиры только сотрудники атомной электростанции.
Мой папа был начальником АЭС. Мы жили в одной из самых больших квартир во всем доме! Папа Вани был инженером по технике безопасности. Тоже, собственно говоря, не последнее лицо. Но его отец — добродушный голубоглазый добряк и душа компании. А мой — строгий и черствый, не желающий, а может, и не умеющий показывать свои истинные чувства. Строгий режим, устоявшиеся нормы нашей семейной жизни, папа всегда ставил во главу угла. Были определенные моменты, которые должны были происходить только так, а не иначе. Например, заведено было есть по субботам из фарфоровой супницы солянку на обед, и сколько я себя помнила, всегда была именно она. Что бы ни случилось!
А уж по поводу взаимоотношений мужчины и женщины у отца были совершенно пуританские взгляды. В его понимании целоваться на лестничной площадке с мальчиком было верхом неприличия. Не знаю, как у такого отца могла вырасти такая дочка, как я! Поистине говорят, в тихом омуте…