— Нет. Все не так. Я не такая. Наоборот. Я — плохая, испорченная, грязная. Восемь лет назад, когда я еще Женьку не знала, когда я жила в другой группировке, на нас напали. Ночью. Их было очень много. Они сразу мне странными показались — бесстрашными, жестокими до ужаса. Они такое творили! Я потом поняла, что они под кайфом все. Был у них один… он умел из всякой гадости наркоту делать. Что-то по типу "крокодила" у них получалось. Полугнилые все, в язвах, но боли не чувствовали, — говорила, быстро, чтобы не передумать, чтобы не отступить, и чувствовала, как колотит меня, как трясутся руки. — почти никого в живых не оставили — женщин, детей просто в кусок мяса превращали. Только главный у них нормальный был. Ну, в смысле, не наркоман, но сумасшедший, точно. Он меня для себя оставил…
Голос предательски сорвался, потому что я старалась не вспоминать эти два месяца ада, и все равно по ночам в кошмарах он приходил ко мне — извращенец, садист, урод — и внешне — урод, и внутренне.
Без подробностей рассказывала о том, что насиловал каждую ночь, о том, что все тело у меня в шрамах из-за него, о том, как убить его пыталась, как избивал за это, потом себя убить хотела — да только струсила, не сумела. Глаза поднять на Ярослава боялась — знала, что жалость, брезгливость даже, могу увидеть в них. Руки перед собой сложила, чтобы не тряслись безудержно. А он так и стоял молча на коленях передо мной. Зачем? Зачем я выложила всю эту гадость ему? Может, не нужно было? Хоть какой-то шанс бы себе оставила, хоть немножко рядом с этим мужчиной побыть, который нравится, который такой восторг вызывает, что сердце замирает от одного взгляда на него. Так нет же! Честной решила быть! Кому нужна твоя честность?
Хотела встать, чтобы избавить его от необходимости выражать сочувствие, выказывать ненужную мне, обидную жалость. Дернулась, но не успела. Он был быстрее. Резко поднялся, обхватил за талию и, приподняв с кровати, усадил к себе на колени. Как ребенка прижал к себе, сам в плечо уткнулся лицом и прошептал:
— Никогда, слышишь, никогда больше не вспоминай об этом! Такого с тобой больше не будет! Пока я жив, никому тебя в обиду не дам.
Сжав зубы, старалась не заплакать. Никто не говорил мне такого. Никто не обещал защищать. Руки сами прижали его голову ближе, и я все-таки заплакала впервые за много лет.
— Скажу сразу, чтобы ты знала, твой рассказ для меня ничего не меняет. Ты мне нравишься, очень. Только со Странником у нас уговор — пока мы на задании, к тебе ни один из нас не пристает. Но когда все закончится, когда мы вернёмся, ты должна будешь выбрать.
Мне стало смешно. И я смеялась, размазывая по щекам слезы.
— Выбрать? Ой, я не могу! Ты серьёзно сейчас? Ненавижу его! За то, что он такой, как остальные, которые только так, насильно могут. Которые не спрашивают, хочу ли я, нравится ли мне, а просто идут и берут и считают, что так и должно быть… Ни за что… Даже не думай!
В соседней комнате Медведь громовым голосом вдруг заорал на весь дом:
— Подъем, засранцы! Пора в путь-дорогу!
20. Рыжая
Наскоро позавтракав, выложенными на стол общими припасами, попрощались с вышедшим нас проводить хозяином. Перед тем, как сесть в машину, отошла с Иваном на минутку подальше, чтобы никто не услышал. Протянула ему кое-что из своих медикаментов, чтобы, если вдруг роды начнутся раньше времени, хоть как-то мог помочь бедняге.
— Только, доктор, ты уж постарайся вернуться за ней. Сама понимаешь, что я ее не спасу в случае чего.
При свете дня, как обычно, пасмурного и дождливого, Иван не казался мне стариком. С удивлением я поняла, что это неопрятный внешний вид и одежда делали его гораздо старше, а особенно неухоженная, длинная борода. Но руки, глаза, неглубокие еще морщинки возле этих глаза — все говорило о том, что я ошиблась вчера, приняв его за дедушку.
— Я постараюсь, правда.
В машину уселись в том же порядке, как и вчера. И снова, Ярослав — за руль. Хотелось сказать ему, что раненную руку не стоит натруждать, но я не нашла в себе смелости давать ему советы при всех мужчинах. Хотя что-то в глубине души подсказывало, что ему, может быть, моя забота даже будет приятна.
Смотрела в окно на унылую серую дорогу, на мелкую морось, нескончаемым потоком льющую с неба. Вдоль полуразрушенной дороги буйно разрослись кустарники и бурьян. За десять лет от полей и лугов вдоль этой дороги располагавшихся, остались лишь намеки и очертания. Кое-где, правда, еще встречались, навеки застывшие грудой металлолома, бывшие комбайны и трактора.