— Нет-нет, как-нибудь в другой раз! — я ответил, а остальные даже отступили назад, подальше от клетки, до конца не доверяя ее словам о безобидности мерзких на вид созданий. Элла, совершенно не смущаясь, продолжала рассказ:
— Размножаются наши землекопчики в неволе прекрасно — в одном домике за год появляется порядка 100 штук. От одной матки. Вообще, их жизнь устроена настолько правильно, рационально, что нам, людям, остаётся только брать с них пример. В одной колонии есть главная самка — королева или матка, размножается только она одна. А вот самцов у нее несколько — это лучшие с генетической стороны особи, самые сильные, самые активные. Остальные выполняют роль защитников и прислуги — кормят господ, убирают за ними. Радиация на них повлияла исключительно с положительной стороны — землекопы стали больше по размеру. Они совсем не болеют, соответственно, нас ничем заразить не могут. Рака тоже у них не бывает.
— А где детеныши? — Зоя удивленной не выглядела и отвращения на ее лице я тоже не заметил. — Они с родителями живут?
— Да, с маткой, под землей. Там вырыта специальная просторная камера.
Тут и я понял, почему Зоя задала этот вопрос. Если детеныши живут с родителями, то о каких малышах, обитающих на соседней станции метро, тогда говорила Элла Петровна? Но Рыжая спросила раньше меня:
— А что за малыши тогда у вас ещё есть?
Комендантша ласково улыбнулась ей — удивительное впечатление на людей производит известие, о том, что Зоя врач!
— Наши. Человеческие, конечно. Здесь безопасно. У нас есть пища. Много пищи. У нас тепло. Почему бы нам не рожать? Почему бы не продлевать человеческий род, если другие не могут?
Видимо, Зоя уже тогда все поняла. Мужики, судя по недоуменным взглядам, еще не сообразили. А у меня в голове окончательная картинка сложилась тогда, когда, оставив пожелавшего вернуться и не продолжать экскурсию, Давида возле клеток с землекопами, мы потопали в тоннель следом за комендантшей. Я шел в темноте, держась одной рукой за стену, а второй — за руку Зои. Она сама в кромешной темноте нащупала мою ладонь, вложила в нее свою маленькую, худенькую, с тонкими холодными пальчиками. Машинально поглаживал большим пальцем нежную кожу и начинал понимать… А вдоль рельсов в металлических клетях копошились в земле странные, удивительно уродливые (но достаточно вкусные!) звери.
Но настоящий шок ждал меня на следующей станции, до которой пришлось идти минут двадцать. Уже на подходе я услышал голоса. Их невозможно было спутать ни с чьими другими. Детские голоса. Множество детских голосов…
По своему внешнему виду данная станция ничем не отличалась от предыдущей — высокий потолок, поддерживаемый колоннами, серая плитка на полу. В центре помещения горел очаг, а возле него суетились такие же бессловесные, закутанные в черные бесформенные тряпки, женщины. Неподалеку от них стояли, сдвинутые вместе два длинных стола. На лавках вокруг столов сидели детишки с игрушками и книжками. Двое, только начинающих ходить, медленно двигались по полу, поддерживаемые подмышки ребятами постарше. Детишки гомонили, смеялись, двое парнишек сосредоточенно вырывали друг у друга из рук потрепанную машинку без колес.
— Леночка, Леночка! — одна из девочек закричала, а женщина возле очага оглянулась на зов. — Тётя Элла идёт! Так тишина всем!
Дети замерли за столом, даже споры прекратились. Поводыри, подхватив своих мелких подопечных на руки, уселись за стол тоже. Я взглянул в лицо Эллы Петровны. Из жесткой, хитрой, немного грубоватой женщины, она в один миг превратилась в добрейшую тетушку, расплылась в улыбке от уха до уха. Примерно так же выглядели и Димон со Степкой. Только вот Зоя как-то странно смотрела на этот детский сад.
Элла Петровна подошла ближе, на ходу раскрывая объятья, и толпа детей тут же подхватилась с визгами и писками и ринулась к ней. Несколько минут она целовала и обнимала их, потом оттолкнула и с показной строгостью сказала:
— Так, по местам все! Леночка, как они тут себя ведут? Не балуются ли?
Одна из женщин подошла ближе:
— Нет, Эллочка Петровна, они у нас послушные.
От меня не укрылось поведение одного из мальчишек, который при этих словах своей воспитательницы вдруг опустил голову и стал ковырять старым поношенным ботинком плитку на полу. Элла Петровна тоже, видимо, заметила: