Трудно было думать одновременно о двух диаметрально противоположных вещах — о том, что он говорит, и параллельно, о том, что он неожиданно приятно пахнет. Не так, как "пахнут" практически все мужики, и почти все женщины, которые когда-либо за последние годы подходили ко мне настолько близко, чтобы я могла ощутить их "аромат", обычно состоящий из нот пота, давно немытого тела, мочи и других всевозможных выделений. Он пах, конечно, не фиалками, как когда-то в другой жизни говорила моя подружка по институту Инночка, но приятным мужским запахом — чистой кожи, оружейной смазки, каких-то трав и чего-то неуловимо знакомого, что пока я не могла определить. Я невольно потянулась, чтобы проверить правильность моих ощущений и на секунду коснулась носом его шеи.
Он дернулся, как если бы я отвесила ему пощечину. Отодвинулся немного и заглянул в мои глаза с расстояния в несколько сантиметров. Я сразу же принялась разглядывать лицо. И была просто-таки разочарована тем, что вижу перед собой. Да он же… он же красавчик! Просто лицо сильно испачкано — сразу не разглядеть!
Он тоже рассматривал меня. С интересом.
— Так что, доктор, поможешь моему пацану?
У него ранен ребенок? О, ну, дети — это моя боль и слабость. Тут я не могу отказать.
— Где он?
— В твоей операционной.
— Отпусти. Я иду смотреть его.
— Только без глупостей.
— Что ты! Я на такое не способна.
Я шагала по коридору к операционной, вновь натянув шапку и спрятав под нее волосы.
— Расскажи мне пока идём, что с ним произошло и как его зовут.
— Саша. Александр. Пуля попала в живот. Наш медик достал пулю, но она повредила внутренние органы. У нас нет хирурга и операционной.
— Это твой сын?
— Зачем тебе это знать?
— Скорее всего нужно будет ему кровь переливать. У близких родственников вероятность больше, что группа совпадет.
— Нет. Не сын. Не родственник даже.
И уже у двери я не удержалась и спросила лично для себя, просто из любопытства:
— Как тебя зовут?
Он удивленно посмотрел на меня, вновь подняв свою красивую бровь, но ерничать не стал, просто ответил:
— Ярослав.
… Мальчик был тяжёлый. Без сознания. Быстро осмотрела. Сделала анализ на определение группы крови. Ну, тут мне повезло. Вторая положительная — одна из самых распространенных. У Пашки такая, например.
Мой медбрат уже был на посту.
— Пашка, молодец ты мой! Давай готовим его — наркоз и капельницу. И кровь ему твою переливать будем — у него тоже вторая.
Пашка с готовностью кивнул и заметался по нашей операционной. Конечно, мы старались содержать ее в чистоте. Хотя до стерильности было далеко.
Ярослав остался в комнатке рядом с операционной, откуда через окно было видно все, что здесь, у меня, происходит.
И когда я делала свое дело, знакомое и нужное, не сразу смогла сосредоточиться на работе. Почему-то мне все время казалось, что он внимательно разглядывает меня, следит за каждым движением. Я гнала эту глупую мысль, но она возвращалась снова — мне казалось, что следит он за мной не только лишь потому, что переживает за мальчишку.
5. Ярослав
Она ничего не сказала при осмотре, но я столько ранений видел за свою жизнь, столько смертей, что понял и без слов — Сашка плох. И это неудивительно — крови потерял много и времени с момента ранения прошло немало.
Думал, что она меня выгонит, чтобы не глазел, но Рыжая указала на стул в соседнем помещении, которое связывало с операционной стеклянное окошко. Видимо, здесь когда-то делались показательные операции для студентов — медиков.
Через стекло, не идеально чистое, но и не кошмарно грязное, как все в их убежище, за пределами этой операционной, были видны все ее движения, все действия.
Я следил и сходил с ума от мысли, что мой мальчик может сейчас умереть.
…. — А когда твои мама с папой ходили на работу ты с кем был?
— Меня водили в детский сад.
— А что такое детский сад?
— Это такой большой дом, куда своих детей на время приводили родители. Там за ними присматривали воспитатели. Дети играли, кушали, спали. А вечером их забирали домой.
— И сколько там детей было?
— Ну, в моей группе — много, человек двадцать, наверное.
Санька удивленно округлил голубые глазенки.
— Это как у нас, здесь?
Ну, как тут объяснишь пятилетнему мальчишке, что когда-то детей в одном месте, в одной комнате, могло быть гораздо больше, чем шесть…
Их, маленьких, вообще, немного выжило. Видимо, детскому организму нужна гораздо меньшая доза радиации, чтобы умереть. И условия дальнейшей жизни — грязь, холод, голод, болезни, человеческая жестокость, в конце концов, сильно способствовали сокращению детского населения нашей планеты. Ну и конечно, мало кто хотел, да и в принципе, мог, рожать.