Он кивает на фото, что наверняка так и висит и на экране.
Дашка. Не ждет. Не ждет. Сжимаю руку в кулак и киваю.
Три месяца. Кажется, что год тянется медленно до невозможности. Каждый день, много часов. А в башке только она.
— Я не трону его.
— Вот и молоток. Иди. Сегодня в наряд.
— За что?!
— За препирательство со старшим по званию! — падает он на стул и внезапно улыбается. — Красивая она у тебя.
— Люблю самое лучшее, — даже задираю подбородок и выхожу из отделанного деревом кабинета, чтобы оказаться в недавно выкрашенном коридоре.
И запах свежей краски кружит голову, дает погрузиться в свою хроническую боль. Даша. Даша. Даша.
Кулак вбиваю в стену. Внутри пламя, что еще немного и спалит. Кожа горит. Губы шепчут имя.
Красивая. Почему-то сейчас, имея возможность только фантазировать и смотреть на ее фото раз в месяц, осознаю это в полной мере.
И горло стягивает ком просто от желания ее видеть. А сердце за тридцать дней, чуть успокоившееся, снова отбивает ритм чечетки. Словно не фото посмотрел и заявку кинул, а реально пообщался.
Коротко и хлестко. Отказ в дружбе, как очередная пощечина. Могла ведь и проигнорировать, но она отказывает. Раз за разом. А смотрю на ее фото и почти вижу, как она ухмыляется.
Кажется, что мир сосредоточился только до уровня аватарки, где видны глаза, что смотрели с такой любовью. Губы, что целовали, как последний раз, щеки, по которым стекали соленые слезы.
И эти воспоминания крутят внутренности, мешают спать. Особенно есть. Потому что знаю, что имей я мозги, сейчас бы не ел перловку и не сбрасывал вес, а питался нормально.
А потом бы благодарил Дашу в кровати, выбивая из нее крики и избавляя от набранных калорий.
Снова и снова.
А что имею теперь? Военную службу под Питером. Но это лучше тюрьмы, куда меня хотели запихнуть за изнасилование.
Я принял это. Решил, что года будет достаточно, чтобы Даша остыла. Но не забыла. Может, конечно, эгоистично так думать. Но если девушка вешается из-за любви к тебе. Предательства. Сложно поверить, что она так просто тебя забудет.
Тем более Даша. Та, что любила как кошка два года и приняла, несмотря ни на что. Блять.
Еще удар в стену, и с выдохом марширую к посту.
В армии всегда есть, чем себя занять. Но в конце концов учения, походы, построения становятся монотонной рутиной. И мысли о Даше заставляют теряться в пространстве.
Порой специально отталкиваю их, чтобы не совсем съезжать с катушек.
Но лежа в постели, закрывая глаза, прокручиваю каждое ее слово. Каждую улыбку. Движение. Стон. Снова и снова. Как одержимый.
Иногда страшно становится, что становлюсь помешанным. Что внутри не осталось ничего, кроме четырех таких родных букв.
Еще страшно за Дашку, ведь ей меня терпеть всю жизнь.
И этот день — пятнадцатое число, единственная возможность напомнить, что я обещал несмотря ни на что ее вернуть. А она клялась, что любит.
Вернусь, объясню, как все было. Выслушаю истерику, трахну и просто будем жить дальше. Уже вместе. Потому что оказалось, что порознь — это больно. Порой так, словно кусок мяса рвут из груди и подыхать оставляют.
Я хотел написать. И даже написал. Одно письмо. Короткое, плохо помню, что нес. Но в конце поставил эти три слова, что часто крутятся на языке, но не могут оформиться.
Ответ мне прислал тогда, ее новоявленный отец. Профессор. «Даша не реабилитации и потрясения любого рода ей не нужны. Вернешься, обсудим».
«Потрясения». «Обсудим».
Мне вот тоже пришлось пережить одно потрясение. Даже обсудить было не с кем.
Я думал, смогу просто служить, ловить дзен, дрочить на Дашку, но все плану пошли к черту, когда на первом построении я увидел Черепа. Насмешка судьбы оказаться с виновником боли в одной части или благословение?
Пожалуй, второе, ведь я могу его просто убить. Учебные гранаты так часто путают с настоящими…
Плохо помню тот первый день в армии. Но очнулся я, вбивая кулак в окровавленную рожу Черепа. Что продолжал тупо ржать.
Чтобы меня остановить, пришлось тянуть меня трем парням.
Черепа забрали в мед пункт, но он все равно вернулся на службу.
Уже тогда я зарекомендовал себя самым услужливым и честным. Но не потому что хотел, а потому что мне светил дисбат.
Так что приходилось действовать исподтишка. Подставлять. Следить за каждым его движением. Но мне быстро объяснили, что мои действия навредят мне быстрее.
Над Черепом стоит отец.
И именно он хочет, чтобы сынок отслужил год и стал человеком. Только вот сколько из дерьма не лепи куличи, они все равно останутся дерьмом.