— Катрин… — только и промямлил он, вытаращив на меня глаза.
Как же хорошо, что алкоголь уже подействовал, а сейчас подействует еще лучше. Неверной поступью я вернулась в прихожую и сгребла платье с пола. Не претендуя на грациозность движений, я кое-как оделась, но застегнуть молнию на спине так и не смогла. Наср… Пофиг. Под конец этого театрального действия я схватила, как родную, бутылку и, перекинув туфли через плечо, неуверенной пошатывающейся походкой вышла в коридор. Так, и Влад, и моя прежняя жизнь навсегда остались в том занюханном номере. И самым страшным было то, что я, так старательно убегая от старого, совершенно не подумала о грядущем. Да наср…! Насрать! Об этом я подумаю, когда отболит мое сердце, когда оплачет оно искреннюю любовь, ставшую жалкой обидой в том гребаном кабинете.
Не успела я сделать нескольких шагов, как теперь меня ждало непреодолимое удивление. Небрежно подпирая стену, в коридоре стоял Зореслав. В его глазах только что погасли сомнение, испуг, злость. Когда он увидел меня растрепанную и пьяную, с размазанной по всему лицу помадой и в таком виде покидающую номер в отеле, он уже окончательно уверился в своих обо мне представлениях.
Злоба за то, что он снова стал свидетелем моего непотребного поведения, душила до слез. Однако я не могла позволить себе разрыдаться в такой сентиментальный момент. Это бы значило, что происходящее мне абсолютно не безразлично, верно? К чему эти глупые эмоции перед человеком, которого я так старательно от себя отваживала? Следуя этой логике, я снова запихала гордость подальше и выкрикнула со всей ненавистью к нему, к себе:
— Чего смотришь, будто впервые узрел меня настоящую⁈
Мой истеричный смех собрал вокруг много свидетелей, но оставил равнодушным только его. В глазах окружающих читались разные эмоции: отвращение, изумление, насмешка и даже страх. В его глазах не было ничего. Зореслав бросил свой пустой взгляд на собравшихся из-за моих психов постояльцев и, взяв меня за руку, спокойно произнес:
— Прошу нас извинить.
Дальше он просто молча повел меня к лифтам и потом так же молча вез меня домой, а я все время пила в его машине. Мне не было нужды прикидываться святой, у меня не было желания оставаться сильной. Сегодня я окончательно потеряла веру в любовь и ее ко мне благосклонность.
— Так почему бы за это не выпить⁈ — истерично орала я, смеясь во все горло, им же глотая горечь слез. — Давай! Выпусти меня из этой чертовой тачки! Сегодня я не хочу быть одна!
Конечно же, Зореслав не позволил поминкам по моей почившей любви продолжиться в каком-нибудь веселом месте, вытащив из меня адрес, он поехал к моему дому. Я все время брыкалась и пыталась отделаться от заботливой мамочки, чтобы свалить на праздник по случаю окончания у меня Дурского периода, вот только все попытки были тщетны. Я больше не могла сдерживаться, до того стало мне себя жалко, что не осталось сил на сопротивление. Ну сколько эти издевательства судьбы будут вообще продолжаться?..
— Мало мне было этого унижения, так ты был призван добить меня своим безразличием⁈ — громко выкрикнула в потолок его машины я, но даже после этого выпада на лице Зореслава я не могла прочесть ни одной эмоции.
Он вообще ничего не говорил, но продолжал действовать с каменной мимикой. Этот сумасшедший мужчина помог мне выйти из машины и не убиться. После Радич завел меня в дом, небрежно бросил мою сумку и подписанное Велесовым заявление на тумбочку в прихожей. Только по его резким действиям, которые он хоть и старался смягчать, но не мог, я поняла, что внутри он не так спокоен, как снаружи.
На этом все не закончилось. Радич повел меня дальше, открывая двери попадавшихся на пути комнат, пока не нашел ванную. Я стала упираться сильнее, поэтому и он приложил больше стараний, чтобы исполнить задуманное. Мы буквально ввалились в душевую кабинку. Я могла бы ввалиться туда одна, но мои пьяные ноги находили препятствия даже там, где их нет. Радич просто подставил свое плечо под мою стремящуюся к стене голову, после чего был уже не так благороден.
Убедившись, что я более или менее устойчиво стою, он стал стаскивать с меня одежду.
— Чего ты удумал тут⁈ — крикнула я, пытаясь поколотить Зореслава за распускание рук. — Отпусти!
Вот тут его и прорвало. Сильные пальцы схватили меня за плечи и слегка встряхнули, а в следующий миг голос Радича прокатился по мне катком, заставив дрогнуть:
— Где⁈ В каких местах он касался тебя⁈
Я не решалась отвечать, потому что меня не покидало ощущение охватывающего с головы до ног стыда. Струя теплой воды хлынула под ноги, но я почти и не почувствовала ее безобидных прикосновений, ведь в этом помещении уже и так все клокотало под градусом кипения.
Руки моего злополучного любовника стащили с меня платье. Его взгляд ни разу не выказал заинтересованности, потому что в этот момент он был одержим другим, более ядовитым чувством. Не прерываясь, он снял с меня и белье. Я больше не препятствовала, потому что даже в этом, почти мертвом от алкоголя состоянии, прекрасно ощущала его боль и разочарование. Пусть хоть убьет меня здесь, к чему теперь играть в недотрогу… Такова ирония судьбы, что как бы я ни пыталась уверить и Радича, и себя в отсутствии чувств к нему, именно из-за Зореслава я сейчас умирала от сожалений и проклинала себя за случившееся. И, что еще хуже, я не могла и слова сказать, потому как любое мое оправдание только больше отвернуло бы Радича от меня. Однако я не оправдывалась не только по этой причине.
Наверное, я могла бы открыть ему все свои карты, рассказав, для чего на самом деле пошла в отель, но сейчас точно был не тот момент. Потому я просто стояла и плакала, когда его сильные, но бережные руки смывали с моего тела любое напоминание о Владе. Это непередаваемое чувство. Стыда, ненависти, жалости.
Меня тошнило не от текилы, не от духоты, наполнившей ванную горячим паром, меня выворачивало от его прикосновений ко мне. Я умирала от омерзения происходящего, но я не знала, как остановить все это. Мои попытки закрыться, выпроводить Зореслава были безуспешными. Мой плач не действовал на этого оглохшего от своей ревности мужчины, а я уже не чувствовала под собой ног. Голая, мокрая, с растрепанными волосами и потекшей косметикой — вот такой я запомнюсь ему, мужчине, проявлявшему ко мне искренность с самой первой нашей встречи… Вот она, моя искренность в ответ. Вот я, настоящая.
— Разве ты не видишь, что это насилие?.. — отпустив всякую обиду вместе с надеждой сохранить в нем к себе хоть немного уважения, абсолютно безучастно произнесла я.
Радич не остановился, но его действия стали менее импульсивными, это было похоже на инерцию, когда водитель уже не жмет на педаль газа, но машина некоторое время все равно катится вперед. Мне сейчас нужно было остановить этот грузовик, который своей тяжелой поступью мог окончательно раздавить мое чуть-чуть не добитое сердце.
— И каждое твое действие пугает меня все больше…
Мне не нужна была его забота, мне жизненно необходимо было, чтобы он ушел. Только так пройдет это невыносимое чувство. Этот позор был несмываемым, а потому каждая попытка удалить грязь с моего тела только еще сильнее втирает его под кожу, в самую душу.
Горечь у этих слез была другая, в ней не было обиды. В ней было что-то более фатальное, необратимое, что-то такое, что не позволит больше существовать прежнему. Моя судьба не подтолкнула меня к этим переменам — она меня до них допинала, и теперь, кажется, пришло время понять, что шрамы от ее ударов пусть и затянутся однажды, но ни одной пластической операции их не убрать. Только благодаря этим рваным уродливым бороздам мы помним часто несправедливые и всегда болезненные уроки, что хладнокровно преподала нам жизнь.
Мокрая, голая, разбитая собственными иллюзиями, я безмолвно плакала, не имея сил больше ни к чему. Я знала, что эта боль не убьет меня. Я это совершенно точно знала, как и то, что рискую повторить все снова.