— Шикарная машина для молодого поэта, вы не находите? Почти карета. Скажите мне, как вы подписываете ваши стихи?
Я прекрасно видел, что она насмехалась надо мной. Ее лицо с высокими, тонко подбритыми бровями, полные, тщательно накрашенные губы, высокие скулы и изящный нос, хоть и немного широковатый у основания, напоминали мне Марлен, придуманную, а затем превращенную Штернбергом в великолепный голливудский товар — после невероятного успеха кабацкой певички из «Голубого ангела»[40] перед ней открылись двери крупнейших американских киностудий. Короче, рядом со мной сидела копия — только помоложе — скандальной и бисексуальной Дитрих. Надушенная, лакированная, лощеная и блестящая, эта незнакомая женщина демонстративно вытянула стройные ноги в тончайшей паутинке нейлоновых чулок, прекрасно зная, какой эффект они производят, тем более в вызывающе высоких шпильках, которые позволяют себе выпускать для клиентов из богатых кварталов лишь считанные обувщики с мировым именем.
Поглядывая то на дорогу, то на ее изумительные ноги, которые она демонстрировала мне с откровенностью, граничащей с бесстыдством, я сказал:
— Совсем недавно вас, сидящую на корточках перед чужой дверью, застал Пушкин.
Она рассмеялась:
— Вот как? Пушкин? Уж не хотите ли вы сказать…
— Да, под дверь я подсунул им стихотворение Пушкина, которое по-идиотски подписал собственным именем… Так, глупая прихоть; точно так же я мог бы подписаться Александром, что хорошо согласуется с Алекс…
Улыбаясь, она повернулась ко мне и непринужденно произнесла:
— Значит, во имя этой согласованности вы тоже подло шпионите за ними?
— Я тоже шпионю за ними, — вздохнул я. — Низко и подло… вы даже не можете себе представить, как…
— Одним словом, в их коридоре все подло шпионят друг за другом, — заключила она с нескрываемым удовольствием в голосе и после непродолжительного молчания спросила: — Вы с ними очень дружны?
Я закусил нижнюю губу и ничего не ответил. Тогда она нараспев произнесла, придавая своим словам весомость ритмичным покачиванием носка шпильки:
— Вы-в-нее-чертовски-влюблены, — и уже серьезным тоном добавила: — Можете не отвечать! Только скажите мне честно, что вы думаете о Шаме? Весьма странная пара, вы не находите? Они мне говорили про вас. Вы — тот самый молодой актер, который покупает у них картины?
— Действительно, я тот самый, кто хочет купить их, покупая у них картины.
— А, вот мы и приехали, — как-то слишком весело сказала она, словно вдруг вновь почувствовала себя маленькой девочкой и, указав на здание в османовском[41] стиле, добавила: — Я живу в глубине сквера. Вы можете оставить машину здесь. Пойдемте, у меня есть несколько картин Шама. Я тоже их покупаю… как бы это сказать… из восхищения красотой Алекс… И еще по одной причине, которую я, быть может, раскрою вам… да, я могу это сделать, ведь вы, как и я, шпионите за ними. Я хотела бы их видеть, понимаете, видеть… но так, чтобы они не знали, что я за ними наблюдаю… А еще лучше — чтобы они не обращали на меня внимания, словно бы не замечали, что я их вижу… Однако пойдемте, мне интересно, что вы скажете о моих картинах Шама… Ну же, пойдемте, мой милый Александр… пойдемте, нам еще о многом надо поговорить.
«Ну, пошли, — подумал я, — почему бы нет? В конечном счете, все женщины — прежде всего женщины». Во имя этого конечного счета, я помог ей выйти из машины. По тому, как она опиралась на меня… и как я почти обнимал ее, придерживая под мышку, мы оба поняли, что должны довериться некой силе инерции, которая, получив первоначальный импульс от спуска по черной лестнице в доме Алекс и Шама, подталкивала нас к… к тому, что должно было случиться.
Как только она открыла дверь своей квартиры, я увидел в передней картину Шама.
— Ну, как? Нравится? — спросила она, избавляясь от своих мехов. Не дождавшись ответа, она подошла ко мне и запросто обняла за талию, прижав к своему упругому и в то же время податливому бедру. — Так что? Скажите честно, что вы думаете о живописи Шамириана?
— Ничего. Я вообще не люблю живопись.
— Вот как! Очень оригинально…
Убрав руку с моей талии, она положила ладонь мне на шею и, слегка царапая ее острыми наманикюренными ногтями, подтолкнула меня к открытой двери в салон-библиотеку, где на стенах висели еще две картины Шама.
— А я просто обожаю живопись, — вздохнула она. — На мой взгляд, из всех видов искусств она самая искренняя.
40
«Голубой ангел» (1930 г.), режиссер — Йозеф фон Штернберг. Фильм снят по роману Генриха Манна, главную женскую роль сыграла дебютантка по имени Марлен Дитрих.
41
Жорж Эжен Осман, более известный как барон Осман (1809–1891) французский государственный деятель, префект департамента Сена (1853–1870), сенатор (1857), член Академии изящных искусств (1867), градостроитель, во многом определивший современный облик Парижа.