Пополудни мы тронулись в путь, провожаемые напутственными пожеланиями последних гостей свадьбы. Общение с крестьянами с берегов Луары произвело на нас довольно тягостное впечатление. Я молча вел машину, Мариетта дремала рядом со мной, а Алекс и Шам так же молча и неподвижно сидели сзади. Наконец я обратился к Шаму, слегка повернув зеркало заднего вида, чтобы поймать его взгляд:
— Шам, ты знаешь, почему «Большое стекло» Дюшана еще называют «Невеста, раздетая догола ее холостяками»?
— Не отвечай, — сказала Мариетта. — Дени ищет повод похвастаться. Он не может пройти мимо женщины и не убедить окружающих, будто он с ней переспал.
Я в ярости кусал губы. Выходит, она не простила моего появления на съемочной площадке в компании с Алекс!
— Мариетта, я запрещаю тебе говорить в подобном тоне! Так вот, представь себе, Шам, что Пикабия…
— Погоди, Дени, — прервала меня Мариетта, — ты потом расскажешь нам о Пикабия. Ответь мне: ты трахнул невесту или нет? Отвечай без обиняков, не увиливая, и не стесняйся Алекс и Шама. Я прошу тебя хоть раз ответить искренно. Ну, так как?
— Конечно, я переспал с ней… Скажем так. я сделал это весьма своеобразным способом.
— Вот как? Рассказывай, — с нескрываемым раздражением бросила Мариетта, откидываясь на спинку сиденья. — Это что еще за способ?
— Вы мне не поверите, но я трахнул ее во время десерта… Не сходя со своего места. И она продолжала сидеть на своем.
— Неужели! Объясни, как это тебе удалось. — Мари повернулась к Алекс и Шаму: — Он псих! Совсем свихнулся! Уверяю вас, Дени — сексуальный маньяк! Алекс, Шам, вы не находите?
Я был в восторге, что она обратилась к ним с этим вопросом. Особенно к Алекс, взгляд которой я тут же начал ловить в зеркале заднего вида. Она рассмеялась, убирая с лица пряди длинных волос, золотисто-огненным шлейфом трепещущих на ветру. Мне было приятно, что она, некоторым образом, приняла мою сторону. Полуобернувшись, я сказал:
— Алекс, как женщина свободная от предрассудков, передай от меня Мариетте, что она пуританка. Скажи ей, что она напрасно корчит из себя особу без комплексов и потому трахается со всеми своими партнерами; скажи ей, что она делает это именно потому, что является ни кем иным, как самой настоящей пуританкой. Впрочем, все актеры — скрытые пуритане. Мариетта — скрытая пуританка, я — скрытый пуританин, весь актерский род — скрытые пуритане, не осознающие своего глубокого психического расстройства. И наоборот, вы двое: ты, Алекс, и ты, Шам, вы как все художники — невероятно свободны, хоть и чрезвычайно связаны друг с другом… Вы свободны, потому что живете без масок… сознательно скованные друг с другом одной цепью, но без масок… по собственной воле подчиненные друг другу… Неужели ваш порок — это поработившая вас омерзительная исключительность?
— Что ты имеешь в виду, Дени? — спросила Мариетта, заметно встревоженная моими словами. — Твои парадоксы меня утомляют. А вас?
— Я хочу сказать, что индивидуальность или, говоря иными словами, скрытый центр тяжести актеров невероятно ущемлен, смею вас в этом заверить, друзья мои. Можете смеяться, если хотите! Но именно поэтому они надевают все эти маски, стремясь убедить самих себя в том, что они свободны. Ведь не случайно экстравагантные карнавалы появились в наиболее строгих с точки зрения морали обществах. В течение нескольких карнавальных дней любой человек, сохраняя анонимность, может делать то, в чем отказывает себе на протяжении всего года. Этой же цели служат и свадьбы наподобие той, на которой мы гуляли прошлой ночью. Во время Праздника все позволено… даже трахнуть невесту, особенно когда бал открывает… и заканчивает проезжий незнакомец, разве не так?
Я вел «Бьюик» с ощущением легкого головокружения от своего превосходства. Легкая в управлении, большая открытая машина давала мне чувство собственного могущества. Мариетта прихорашивалась, сидя рядом со мной: причесывалась, подкрашивала губы, то повязывала платок на голову, то снимала его… Алекс и Шам, раскинувшись на заднем сиденье, казалось, не обращали никакого внимания на то, что я говорил по их поводу, словно это была не более чем шутка. И они были правы, я шутил… серьезно, однако. Как еще говорить о них? Как определить их место по отношению к нам? Кто для них мы с Мариеттой? Эти мысли неотвязно крутились у меня в голове. Алекс смеялась и уходила от ответа, когда я расспрашивал ее о них, о Шаме, особенно о ней-и-Шаме. В свою очередь, Шам так же уклонялся от прямого разговора о себе, об Алекс, об их жизни. Я бы предпочел, чтобы он рассердился, ну, хотя бы принял мои слова всерьез, так ведь нет! Все оборачивалось в шутку, все скатывалось с них, как с гуся вода. Однажды я спросил у них, что они думают по поводу своей дальнейшей жизни, как они хотят обустроить ее, рассчитывают ли прожить вместе долгие годы, не чувствуют ли желания… влюбиться в кого-нибудь из случайно встреченных людей… ну, если не влюбиться, то хотя бы пережить приключение, просто испытать неожиданное физическое наслаждение с кем-нибудь другим. Этот вопрос озадачил их. Алекс первой ответила, что до сих пор у нее и в мыслях не было бросить Шама.