Нет, нет, только не трое; мы должны быть вчетвером, теперь я в этом был убежден: одна пара — отражение другой! Я хотел быть Шамом, и желал, чтобы Шам был мной; чтобы Алекс была Мариеттой, а Мариетта — Алекс… Едва я вошел в нашу комнату, как Мариетта, с трудом приоткрыв глаза, поинтересовалась, что слышно у наших друзей. Значит, и она тоже, едва проснувшись, прежде всего, подумала о них!
— Пойдем со мной, — шепотом сказал я, — ты должна это увидеть.
И, несмотря на слабость в ногах, я потащил Мари через общий салон к их спальне. Как и я, она обомлела при виде открывшегося зрелища. Картина была чересчур чувственной. Чересчур сексуальной. Чересчур провокационной… и прекрасной. Так же выглядели бы и мы с Мари, застань нас кто-нибудь в подобной позе. Алекс спала, как убитая, и, пока меня не было, даже не шелохнулась, поэтому Мариетта видела сейчас то же самое, что раньше видел я. Словно сраженная наповал, она замерла, прикрыв голые груди с крупными коричневыми сосками кружевными лохмотьями, которые совсем недавно были роскошным красным платьем. Мы стояли, обнявшись, в дверном проеме, и Мари — вся во власти эмоций — больно впилась мне в левый бок своими длинными ногтями. Уже давно мы не ощущали между собой такой близости, словно вид этих пресыщенных наслаждением тел вливал в нас чувства, которые давным-давно казались нам угасшими. В наших телах снова разгоралась любовь. Наши тела были их телами. Мариетта зачарованно глядела на Шама. Я не сводил глаз с Алекс. Вид ее лона, невинно открытого взору, смущал мой разум, и без того взбудораженный близостью теплого и безотказного тела моей жены. Мой взгляд приковала к себе пикантная родинка на бедре Алекс, едва заметная в складке у выпуклого лобка. До сих пор я не замечал ее, хотя мне уже не раз доводилось видеть Алекс голой. Наблюдать за спящими вместе с Мари было и так невыносимо… а тут еще эта волнующая родинка! Мы молчали, испытывая странное смущение, которое мешало нам — возбужденным близостью долгожданной цели — поглощать, впитывать, насиловать взглядом эти светящиеся тела, погруженные в глубокий предутренний сон. Их нагота резко контрастировала с темно-красным шелком простыней, и это зрелище вызывало эстетическое и вместе с тем невероятно чувственное наслаждение, подобно так называемым «розовым» фильмам, которые когда-то снимались в Голливуде при участии начинающих актеров, уже начинавших приобретать известность. Так что, в те годы фанаты кино могли смотреть в соседних залах и за приличную цену как дешевые поделки, так и серьезные фильмы для массового зрителя: например «Только для мужчин» с молодым, еще никому не известным Кларком, и молодой Джин, ставшей с выходом «Красной пыли» «платиновой» Харлоу, как позже молодой Кларк превратился в Гейбла, а много позже, уже на вершине славы — в жесткого, неуступчивого Кларка Гейбла из великолепной картины «Неприкаянные».
По прошествии этой бурной ночи, застав Шама и Алекс безмятежно спящими на широкой гостиничной кровати, я подумал, что, если бы имел специальные средства — особенно, когда подсматривал за ними из дома напротив, — да, если бы я обладал сверхсовременными приборами для наблюдения за ними даже самой темной ночью, то какое наслаждение испытывал бы при мысли, что нет такой тьмы, которая могла бы укрыть их от моего нескромного взгляда. Кстати, папарацци из журнала «Голливуд Рисерч» широко используют инфракрасную и сверхчувствительную пленку, а также сверхмощные телеобъективы, чтобы даже вы полной темноте наблюдать за любовными утехами популярных звезд. Именно так, благодаря тепловым волнам, исходящим от разгоряченных тел, им удалось запечатлеть эротические игры Энтони Стила и Аниты Экберг, летней ночью развлекавшихся на лужайке в Беверли Хиллз. Было бы здорово иметь в своем распоряжении подобное средство вторжения в чужую жизнь! Почему бы не сохранить, к примеру, тепловой образ Алекс и Шама, занимавшихся любовью этой ночью? Или Мариетты… Наконец, всех четверых, если все же удастся склонить к сожительству эту самодостаточную парочку… А что, было бы неплохо заснять на инфракрасную пленку наши «тесно переплевшиеся» тела! И еще я подумал, что следовало бы на несколько дней продлить наше пребывание в Виши, в этих апартаментах, напоминавших бордели прошлого века, чтобы между нами четверыми неизбежно что-то произошло, и чтобы следы наших любовных игр самым естественным образом слились с атмосферой, которой уже давно было пропитано это роскошное, побуждающие к поиску чувственных наслаждений гнездышко, или по выражению обывателей — «гадюшник».