Они с Фелицией прогуливались по берегу моря. Вокруг них беззаботно бегал кругами Бенедикт. Некогда пухлый малыш превратился в стройного, худенького мальчугана. Унаследовавший от матери сверкающие карие глаза и тонкие черты лица, он двигался с ее быстротой и грацией. Частенько на его губах играла шаловливая улыбка Оберта.
— Мне кажется, Оберту никогда не удастся сделать из сына виноторговца, — сказала Фелиция, глядя на сына. — Похоже, он, как и Рольф, влюблен в лошадей.
Эйлит отреагировала вымученной кислой улыбкой. В животе бурлило, как в кипящем котле, к горлу подступала тошнота. Ее то и дело бросало в жар.
— Разумеется, — продолжала Фелиция голосом, полным любви, — у нас есть планы относительно его будущего. Ему не обязательно становиться виноторговцем.
Эйлит попыталась сосредоточиться на разговоре и уже хотела что-то ответить, но Фелиция внимательно посмотрела на подругу и резко остановилась.
— Эйлит. Что случилось? Ты больна?
— Слишком жарко. — Эйлит проглотила застрявший в горле ком. — Я бы не отказалась немножко посидеть в тени… Мне станет лучше.
Фелиция окликнула Бенедикта и, поддерживая Эйлит за руку, повела ее к камням у подножия скалы. Навалившись на холодный булыжник, Эйлит запрокинула голову и шумно втянула воздух Фелиция окинула ее оценивающим взглядом. Насколько она знала, Эйлит обладала лошадиным здоровьем и обычно не страдала приступами слабости. И тут ее осенила догадка.
— Эйлит, неужели ты беременна?
С трудом подавив очередной приступ тошноты, Эйлит искоса посмотрела на Фелицию.
— Это уже заметно? — слабо пролепетала она.
— Нет, но я догадалась. Слабость, тошнота… Это на тебя не похоже. Утром я заметила, что ты отказалась от хлеба и эля. У тебя под глазами такие темные круги, будто не спала неделю. Насколько я понимаю, ты ждешь ребенка от Рольфа, — сурово добавила Фелиция. — Увидев вас на Рождество, я поняла, что рано или поздно вы станете любовниками.
— Это случилось в феврале, когда он вернулся с севера. — Эйлит снова покосилась на подругу. — Я люблю его. Неужели ты собираешься упрекать меня в этом? Неужели ты упрекнешь меня в глупости?
Фелиция выразительно цокнула языком.
— Как видишь, я оказалась права, — с негодованием бросила она. — Ты не вняла совету, который я дала тебе перед твоим отъездом. Зная твое упрямство, я не решилась настаивать. Я хорошо помню взгляды, которыми награждал тебя Рольф, когда ты кормила Бенедикта. Он уже давно желал тебя. — Фелиция пощадила подругу и не высказала вслух своей уверенности в том, что для Рольфа процесс охоты за жертвой куда важнее конечного результата. В конце концов, у Эйлит есть своя голова на плечах. Кроме того, не исключено, что Рольф действительно нашел то, что искал. — Скажу тебе одно: будь осторожна. Не отдавай ему всю себя. Я уверена, он не оценит это по достоинству.
Эйлит слабо улыбнулась и положила руку на живот.
— Говорить об осторожности слишком поздно.
От Фелиции не укрылась одна деталь в поведении Эйлит: во время разговора всякий раз, когда упоминалось имя Рольфа, она поглаживала шрам на левом запястье. С таким трепетом женщины прикасаются к любимым украшениям, а монахини из Сент-Этельбурга — к крестам во время молитвы.
— Сейчас он в Нормандии, со своей женой, — пробормотала Эйлит. — Мне становится не по себе от одной мысли, что он с ней. Я стараюсь удержаться от ревности. С какой стати мне завидовать ей? Что она получает от него, кроме мимолетных визитов вежливости? — Она с тоской посмотрела на Фелицию. — Когда я была замужем за Голдвином, я знала, что он принадлежит только мне. Если бы не война, мы продолжали бы жить спокойной, мирной жизнью. Но я увидела в небе хвост кометы, и все изменилось. Признаюсь, я никогда не была так счастлива… и одинока, и напугана, как сейчас. — Эйлит посадила Бенедикта на колени и обняла его.
Фелиции нечего было возразить.
— Когда должен родиться ребенок? — поинтересовалась она. — Может, ты захочешь, чтобы я приехала к тебе накануне родов?
— В феврале. — Эйлит ворошила рукой густые темные кудряшки на макушке Бенедикта. — Видимо, к празднику святой девы Марии. Я буду просто счастлива, если ты приедешь.
— Я обещаю тебе это, — с жаром заявила Фелиция, в глубине души, однако, не испытывая такого энтузиазма. Воспоминания о собственных родах, чуть ее не погубивших, наводили на нее неподдельный ужас и отбивали всякое желание сидеть у постели роженицы. Только неоплатный долг перед Эйлит не позволял Фелиции отказать ей в моральной поддержке.