Вот и в этот раз сон приснился причудливый и странный, поди, разгадай.
Приснилась бабушка, которая умерла много лет назад, Маша только-только институт закончила. Вроде бы сидит Маша на кухне, судя по всему, время действия — утро, так как надета на ней ее любимая спальная длинная майка и чашка кофе в руках, с бутербродом на тарелке рядом, традиционный Машин завтрак. И ощущение, как всегда во сне, вроде бы сам участвуешь в событиях, а вроде бы — и со стороны смотришь.
Бабушка заходит к Маше в квартиру, долго, кряхтя, переобувается и ходит по комнате, по коридору. Вроде бы ищет что-то, или просто осматривается тщательно. А потом говорит Маше укоризненно: «Марусь, что ж грязь то у тебя такая! Приберись, да побыстрее. Скоро мужик твой домой придет, а ты баклуши бьёшь». Маша осматривается по сторонам — и вправду, грязно: весь пол засыпан каким-то то мусором, мятыми бумажками, настриженными волосами. Маша бросает кофе, хватает веник, тряпку и начинает убирать. Под ноги попадается расческа. «Баб, не твоя?» — «Моя, конечно. Не мужика же твоего, он ведь у тебя лысый!». Маша поднимает расческу с пола, кладет её на полку под зеркалом и продолжает уборку. Но мусор почему-то приклеен к полу и каждую бумажку, клок волос приходится с большим усилием отдирать, чтобы положить в мусорное ведро. Она поворачивается извиниться перед бабушкой, позвать её к столу, но видит лишь, как за той закрывается входная дверь.
Сразу после этого Маша проснулась в глубоком изумлении. Была суббота, в планах было намерение отоспаться в этот день, но то ли сон, то ли биологические часы заставили её проснуться в привычные 8 утра. Чистя зубы в ванной, а потом готовя себе завтрак, Маша всё размышляла чтобы значил этот сон и кто такой упомянутый бабушкой лысый мужик, чтобы это всё могло значить? В конце концов, плюнула, пробормотала себе под нос: «Приснится же ерунда всякая!» и пошла в ванную краситься.
На эту субботу у Маши с Гелей было намечено празднование 8 марта. Казалось бы, странно праздновать этот праздник в последних числах марта. Но в положенное для праздника время у Гели заболел сначала сын, а потом и дочь, подхватившая от брата инфекцию. В то же время, и совсем его отменять не хотелось бы — хороший праздник, годный, подарки там, поздравления, приятные слова мужчины говорят. Так что праздник решили просто перенести.
Особых гостей не ожидалось: Маша, Геля с мужем и детьми, ну и обязательный и бессменный Григорий. За 5 лет работы коллектив остался неизменным, все сроднились и, при всей разнице интересов, с удовольствием общались как на работе, так и вне её. Маша отвечала за торт, Григорий — за спиртное, за Гелей было все остальное.
За тортом пришлось ехать далеко, аж на Маросейку, где Маша покупала неизменный «Эстерхази» к празднику. Она сама очень любила это ореховое лакомство, и с успехом подсадила на него всех остальных. Везти огромную коробку через весь город на метро очень неудобно, но Маша успокаивала себя соображениями о том, что изредка ради такой вкуснятины пострадать можно. Тем более, что вся компания всегда восхищалась вкусом и размерами торта, а так же Машиным героизмом. Это было достаточным вознаграждением за труды: Маша была очень чувствительна и отзывчива на любое доброе слово в свой адрес.
Наконец, она выгрузилась из маршрутки неподалеку от Ботанического сада, где рядом с одноименным метро находилась квартира Гели. Дом был совсем рядом с остановкой, надо было только перейти через дорогу, ухитрившись оказаться не обрызганной весенней грязью, летящей в разные стороны от проезжающих мимо автомобилей. Наконец, путешествие из точки А в точку В, с заездом в С (за тортом) и Д (за любимым самодельным гранатовым соком на Алексеевский рынок, где им торговала приятная пожилая армянская чета) подошло к концу.
В прихожей на Маше сразу повисли дети Ангелины — 8 летний Макс и 5 летняя Варвара, ровесница их агентства. Любовь у Маши с детьми была взаимной: дети очень радовались визитам Маши, которая впадала, играя с ними, в сущее детство, а Маша очень нежно относилась к этой энергичной парочке. Дети Гели Маше нравились: энергичные, активные, смышленые и коммуникабельные. «Генины гены!», как любил нехитро каламбурить их отец, каждый раз при этом поднимая палец кверху. Почему он так считал — непонятно. На отца, ленивого пузатого мужичка, который десять раз думал, прежде, чем встать с дивана, они не были похоже точно. Но вежливая и неконфликтная Маша с таким утверждением не спорила.
Маша раздевалась в коридоре, пытаясь одновременно расстёгивать «молнию» на сапогах и отвечать на град детских вопросов типа «а в «морской бой» сегодня играть будем?», «а у меня зуб выпал и я жду зубную фею, как вы думаете, что она мне принесет?». Из кухни неслось аппетитное шкворчание от жарки чего-то вкусного и бубнёж Гели по телефону, в гостиной, похоже, уже встретились Гена и Гриша — оттуда неслись гитарные переборы и бессмертные строки «Дождь нам капал на рыло, и на дуло нагана». Почему два молодых человека, из обычных московских семей, не сидевшие и не привлекавшиеся, каждый раз, встречаясь, начинали исполнять исключительно блатняк — науке было неизвестно.
Маша поспешила на помощь Геле, дети по дороге рассосались на просторах довольно большой квартиры: мать любила привлечь к их к общественно-полезному труду, в виде «поди-подай-принеси», а они, как любые нормальные дети, старались от этого, по возможности, уклониться.
До кухни и последних, завершающих хлопот по раскладыванию праздничных блюд из кастрюль в плошки красивого сервиза, Геля подвела Машу к столу, похвастаться.
Стол был живописен. Между приборами, парадными тарелками и бокалами были в изобилии разложены искусственные цветы из фольги, фигурные свечи, стоял букет красных гвоздик — пасха в этом году была ранняя, букет Геля с Геной купить успели, а вот на кладбище не попали. Вот и пригодились цветы. Картину дополняли огромные салфетки попугайской расцветки. Стол был небольшим, так что, с учетом украшений, гвоздики красными пушистыми подушками лежали на горлышках бутылок, а искусственные цветы пришлось выложить прямо на тарелки, поверх положенных туда же салфеток.
— Ну, как? — гордясь своими декораторскими навыками, спросила Геля. — Нравится?
— Да, — в изумлении выдохнула Маша. — Ощущение такое, будто фею прямо нам на стол вырвало.
Геля крякнула от неожиданности.
— Какой же ты, Машка, человек, — обиделась она. — Вроде и похвалила, а вроде и поддела. Не разберешь тебя иногда.
— Ну, ладно, я пошутила. Пойдем на кухню, помогу принести что нужно. Да и будем уже за стол садиться, — примирительно закруглила скользкую тему Маша. Когда речь шла о ней самой, чувство юмора Геле обычно отказывало.
Наконец, стол был полностью накрыт, Геля объявила дежурное, стартовое «приборы всем дадены, стаканы у всех нОлиты», детям были выданы салфетки, блатняк захлебнулся строчками «голуби летят над нашей зоной, голубям нигде преграды нет» под строгим взглядом хозяйки. И празднование началось.
Одна была беда с праздниками у Гели — очень уж вкусно она готовила. Маша, как и другие гости, неизменно переедала и, если погода позволяла, сразу после стола шла на балкон передохнуть и как-то устаканить в себе гору съеденной в гастрономическом угаре пищи. Мужчины курили, некурящие девочки — просто дышали по-вечернему холодным воздухом. Дети обещанных игр не дождались: сбежали к дружественной соседке, где жили две девочки-двойняшки с удобным возрастом аккурат между Максиком и Варей.
Маша смотрела вниз, где в темноте и тумане, который совершенно не разгоняли уже зажегшиеся уличные фонари, как глубоководные рыбы сновали прохожие, и думала о чём-то своём. Геля рассказывала ей какую-то длинную историю, до которых она была страшно охоча, и не обращала внимания на невнимательно слушавшую Машу. Вообще, в такие моменты Геля сильно напоминала Маше героиню романа «Янки при дворе короля Артура», Сэнди — девушку, которая умела говорить на вдохе и на выдохе, и, если даже её перебивали, потом восстанавливала свой рассказ ровно на том слове, где она его прервала.