С отъездом у Подгорных-Фейхельбаумов сильно затянулось. То мать Верина умерла и от тоски запил отец. То у Георгия нехорошее случилось с младшим братом, нужна была помощь, не уедешь ведь и не бросишь — родная кровь. В общем, по факту уехали они не так уж и давно, когда Геля уже вышла замуж и переехала в Москву, правда, Максика тогда еще на свете не было, но они с Геной уже жили в своей отдельной квартире у Ботанического сада. Подгорным нужно было на несколько дней остановиться в столице, Вера обратилась за помощью к подруге Антонине, а та позвонила в Москву, попросила дочь приютить Веру с Георгием и двумя детьми по-родственному.
Детьми младших Фейхельбаумов можно было назвать с большой натяжкой: сыну Матвею, их старшему ребенку, было уже 18 лет, дочери Стефании — 13. Сын учился на экономическом в университете, куда Геля так и не смогла поступить, в Израиле собирался продолжать обучение в Технионе, девочка была еще школьницей. Языка они все почти не знали — в Коробчевске ивритом заниматься было негде, а в Воронеж за этим не наездишься, не ближний свет. Так что планировали заниматься погружением в язык уже на новой Родине, благо, возможностей для представителей новой алии в стране была масса. Суетились, бегали по Москве с документами, пытались успеть и столицу посмотреть — кто знает, когда ещё доведется и доведется ли, — и дела свои как следует обустроить. Наконец, уехали, а то Геля уже нервничать начала, так раздражался с каждым днем Геннадий от вдруг образовавшейся у них дома коммуналки.
Постепенно весь негатив забылся. Вера с Георгием оказались людьми благодарными, и, как только устроились, стали звать всех к себе в гости — жили они в пригороде Хайфы, на Средиземном море, и слали очень соблазнительные фото вместе с приглашениями. Антонина Леонидовна с Петром Николаевичем так и не выбрались пока к ним, а вот Геля с Геной съездили, с маленьким Максиком вместе. Им очень понравилась израильская жизнь, шумоватые и экзальтированные израильтяне, обилие русских вокруг, климат, вкусная и необычная еда, их большая комната под крышей, на которую навесом улеглась старая олива, плодов которой никто не собирал, да и вообще — никто к ней не относился как к плодоносящей единице, так что дерево разрослось до огромных размеров.
По возрасту Геля и Гена оказались между двух поколений репатриантов: младше Веры с Георгием, но старше их детей. Девочка была совсем ребенком, младшенькая, балованная. Высокая, модельной внешности тростиночка, с густыми вьющимися крупными локонами светло-пшеничными волосами и смугло-золотистой кожей. Хороша — глаз не отвести. Геля очень ревновала своего Гену к ней, видела, какими он на нее смотрит глазами, когда девочка в комнату входит. Стефания говорила по-русски уже с легким акцентом, иногда нет-нет, да и заменяя русские слова, из редко употребимых, ивритом. Молчалива, улыбчива, добродушна — кому-то очень повезет с женой.
Парень, Матвей, был очень необычным. Красавец не хуже сестры, он был еще и чрезвычайно умен. Родители им очень гордились. Учился он на отлично, — он вообще всегда и все знания усваивал быстро и на отлично, такой вот гений учебы. Преподаватели пели ему дифирамбы и обещали самое что ни на есть светлое будущее. Девушки млели. Родители гордились. Товарищи завидовали. В общем, парень с лотерейным билетом в кармане. Никто только не замечал некоторой авантюрности его склада, тяги к каким-то комбинациям из серии «на грани». А те, кто замечал — гнали от себя эти мысли, как ничем не подкрепленные. О людях плохо думать нехорошо, тем более, о таких красивых людях.
Первая финансовая авантюра была осуществлена Матвеем еще в России. Дело было под новый год. Родительский комитет, возглавляемый Сидоркиной, мамой его одноклассника Мити Сидоркина, собрал довольно внушительную сумму, по меркам Коробчевска, для празднования нового года в классе (лимонад, конфеты, печенья, танцы под магнитофон под зорким надзором пары ответственных мам и классухи — ну, вы понимаете), а также для покупки новогодних презентов учителям. Но потратить эти деньги не успели: их нашел запивший по случаю новогодних праздников Сидоркин-старший и немедленно потратил на свои новогодние увеселения. В воздухе запахло скандалом и катастрофой.
Матвей узнал об этом случайно: задержался в школе дольше обычного и в раздевалку пришел тогда, когда его одноклассники уже собрались и ушли по домам. В углу, забившись между стеной и шкафом, сидел Митька Сидоркин и беззвучно плакал. Матвей остолбенел: это Сидоркин-то, хулиган из хулиганов, гроза младшеклашек и проклятие учителей! Он осторожно приблизился к однокласснику:
— Мить, а Мить! Ты чего это?
Сидоркин поднял на него красные заплаканные глаза:
— Пошел вон, пока не прибил!
— Да ладно, Мить. Случилось то что? Помощь нужна?
Хлюпая соплями и давясь текущими слезами, Митя все-таки выдавил из себя что именно случилось.
— Я понял. Мить, а плачешь-то чего?
— Стыдно. Скоро все узнают, что у меня отец алкаш. И денег у мамки нету — откуда сумму возвращать-то?
Матвей немало подивился объяснению. По его скромному мнению, про запои Сидоркина-старшего знал не только их класс, но и весь Коробчевск. Вот откуда деньги брать им, чтобы вернуть — тут да, тут проблема. Но, как оказалось не для его светлой головы.
— Мить, я тебе предлагаю сделку.
— Какую еще сделку?
— Ты клянешься, что не тронешь меня и Светку Капустину. И будешь нас защищать, если кто-нибудь из старших пацанов наедет.
Светка Капустина тоже была одноклассницей Мити и Матвея. Самая красивая девочка школы, похожая на волшебную фею, как их изображают в детских книжках.
— А вы мне что?
— А я тебе через три дня верну деньги.
— Не трындишь? Забожишься, что вернешь?
— Да не вопрос, пожалуйста!
Утвердив сделку и закрепив ее крепким мужским рукопожатием, они вышли из школы вместе.
Ровно через три дня Матвей отдал Мите оговоренную сумму. И Сидоркин даже не подозревал, что в кармане у Матвея лежала еще одна — почти такая же.
— Слышь, ты где деньги то взял?
— Не твоё дело. Твоё дело — соблюдать теперь наши договоренности. Я свою часть выполнил.
В принципе, дело было сделано и Митю ничего не удерживало от того, чтобы дать Матвею в глаз, восстанавливая временно нарушенную иерархию. Но Сидоркин воздержался: деньги, принесенные ему Матвеем, внушили ему большое уважение к однокласснику. Сам он задачи такого уровня решать не умел. Так что волшебник рядом мог ему пригодиться.
— Ну, всё-таки, где ты деньги-то взял? — решил еще раз полюбопытствовать Сидоркин. Очень уж было интересно.
— Да ладно, расскажу. Все равно тот способ использовать больше одного раза нельзя, не проканает. Я провел лотерею в школе. Вот эти все деньги — это мне народ сам нёс, сам в руки отдавал.
Сидоркин обалдело замотал головой из стороны в стороны.
— Какую лотерею? Зачем лотерею?
— Эх ты, темнота, — Матвей снисходительно похлопал по плечу ставшего совсем негрозным Митю. — Другому бы и намека хватило, чтобы понять в чём дело. А ты и с подсказкой не дотягиваешь. Ладно, слушай, объясню в подробностях.
Схема оказалась действительно достаточно простой. Матвей пришел к Капустиной и предложил ей опеку Сидоркина от всех наездов и напастей в обмен за маленькую услугу: возможно, надо будет поцеловать одного мальчика из школы. Он, Матвей, проводит лотерею, платную. Главный приз в это лотерее — поцелуй. Если выигрывает мальчик — его целует Капустина. Если девочка — ее целует сам Матвей. Остальные могут посмотреть на выдачу главного приза. За три дня билеты лотереи, сделанные из порезанной на кусочки ученической тетрадки и с печатью «Коробчеевский фельдшерский пункт № 1», украденного у матери (можно было и без печати — но не так солидно будет выглядеть), были распроданы полностью. Участвовала вся школа, почти без исключения.
Матвей сначала не хотел продавать билеты ученикам начальной школы — ну их, малышню. Потом решил, что их деньги не пахнут и отсекать сразу почти 100 человек от участия (а значит, пропорционально, уменьшать заработок!) он не готов. Махнул рукой и — мелочевка послушно выстроилась к нему в очередь, зажав деньги в потных ладошках.