Дела они обсудили довольно быстро. Маша давно уже и активно работала в интернете, продвигая агентство и находя там клиентуру. Да и вся клиентская база давно уже была компьютеризирована, хранилась таким образом, что Григорий, с которым Маша заранее все обсудила, обещал дать Резеде доступ ко всем материалам онлайн без особых затруднений. А после того, как Маша пообещала Резеде быть все время в сети на телефоне и подхватить дела, если что, та и совсем успокоилась относительно дальнейшей совместной деятельности.
После всех деловых разговоров в воздухе повисла неловкая пауза. Вроде бы, с одной стороны, говорить было уже не о чем, но, с другой, не уйдёшь же вот так, через полчаса после прихода, неловко.
— Маша, расскажи мне о вас с Гелей, об агентстве, как у вас дела. Какая вообще там сейчас жизнь, на большой земле? — постаралась шуткой смягчить ситуацию Резеда.
Маша робко начала рассказ — вопросы были такие общие, что непонятно о чём именно нужно рассказывать, но, подбадриваемая искренними вопросами и интересом Резеды, увлеклась; шутила, рассказывала разные забавные истории из жизни агентства, показывала их в лицах. Потом, закончив рассказ, спросила Резеду:
— А ты как? Расскажи о себе.
— Да как… Тяжело, Маш, ты же видишь. Перспективы встать на ноги непонятные. Слава богу, есть Фатима и возможность оплачивать её услуги, иначе и мне бы хана, и хозяйству домашнему. Петр держится, молодец. Но я вижу, как ему тяжело. Мы не так с ним много прожили, когда это всё случилось, года четыре всего. Представь, каково это: так долго не жениться, искать себе пару, потом найти и вот так попасть. Он же моложе меня почти на 10 лет, совсем молодой мужик. А я — прикованный к кровати инвалид. Он терпит, молчит, возится со мной. А я плачу, злюсь и не нахожу в себе сил выгнать его.
Маша была несказанно изумлена таким поворотом.
— Выгнать? Почему выгнать, за что?
— Да не за что, Маш, а почему. Потому, что неправильно всё это. У него нет детей, а он мечтает о них. Еще до болезни мы говорили с ним, что попробуем ЭКО-процедуру, не получится — возьмём ребенка из детдома, а может даже и двух. А теперь что? Про ЭКО можно забыть, как и про усыновление. Мне такой детей никто не даст, да и не потяну я детей: сама от Фатимы и Петра завишу целиком и полностью, словно ребёнок у них, какие тут ещё приёмные дети. Ты не представляешь, каково это: жить и знать, что с тобой живут из жалости, что ты заедаешь жизнь другого человека.
— Заедаешь? Что значит — заедаешь? — изумилась такому повороту Маша. — Что ты имеешь в виду?
— Да то и значит…. У него из-за меня своей жизни нет и, скорее всего, уже не будет. Не будет нормальной семьи, детей, секса, в конце концов. Я ж не чувствую ничего толком, так, притворяюсь под ним. А он всё понимает и деликатно, в свою очередь, притворяется, что всё нормально. И так может быть всю оставшуюся жизнь, врачи никаких обещаний не дают. Представь только, что всё, что молодому, энергичному, симпатичному и здоровому мужику уготовано — это жизнь в филиале дома инвалидов и в кровати с инвалидкой же. Я уже и с собой хотела покончить. Но как это сделать? Таблетки все у Фатимы, она мне их выдает по мере надобности, их с Петром сразу врачи предупредили, чтобы были настороже. В окно выброситься? Так у нас четвертый этаж, во-первых, могу не убиться, а просто еще сильнее покалечиться. А, во-вторых, для того, чтобы что-то с собой сделать, надо элементарно встать на ноги, иначе это физически неисполнимо. А я и этого как следует не могу. Лежу вот тут, колода колодой, грызу себя, вот и всё.
Не думай, что я с ума сошла на почве этого кровоизлияния в мозг, я нормальная. Иногда вот думаю: помру, пусть Петя на Фатиме женится, что ли. Она хорошая, добрая, хозяйственная, да и по возрасту подходит. Восточные женщины здоровые, до старости рожают. Может, успела бы ему родить кого. Да и заботливая она, добрая, неглупая, в хорошие бы руки я мужика отдала. Заговорила как-то с ним на эту тему, он аж заорал на меня, руками замахал, заругался. А на утро — смотрю, рассматривает её другими глазами, думает, видать, примеривается. Запали ему мои слова в голову.
— Резеда, но он же любит тебя. А ты заставляешь его страдать. Ты извини, но я правду скажу: по-моему, ты неправа. Ему и так тяжело, ему поддержка нужна и уж хотя бы покой. А ты ему такую нервотрёпку устраиваешь. И получается, что ему ни дома отдохнуть-расслабиться не получается, ни на работе — там пахать надо, а не расслабляться. Не жалко тебе мужика?
— Маш, так я любя и жалея всё это говорю и делаю. Просто он порядочный очень, он меня не бросит именно из-за этого: что это всё непорядочно и неблагородно, в трудный момент человека в беде оставлять. Лучше бы он подумал, каково это — каждый день жить с мужчиной, садиться с ним за стол, ложиться с ним в постель и понимать, что делает это он из жалости. И ждать, на сколько еще его жалости и терпения хватит. Даже собаке хвост сразу режут, а не частями, а тут… Ох, Маш, извини ради бога, забила тебе голову своими страданиями и переживаниями. Давай сейчас лучше Фатиму позову, пусть тебе чаю свежего поставит.
Машу охватил ужас от рассказа Резеды. От её мыслей и настроения, от поворота этой истории, который и в голову Маше не приходил. Первым ее порывом было продолжить возражать и доказывать Резеде, что она неправа. Что надо верить и бороться, и все обязательно получится. Но она молчала, понимая, что ее заявления об этом вряд ли встретят понимание. Да и вообще — вдруг фальшиво это прозвучит, не стоит и начинать. Всё, что она может, чем может помочь — это дать Резеде работу, помочь ей почувствовать себя более полноценной, полезной и нужной, отвлечь от сгрызания себя упрёками в ненужности. В остальном ей лучше молчать. Да и трудно ей говорить было в этот момент, мысли путались.
Пётр хотел отвезти ее домой. Но Маша настояла, чтобы он довез её только до метро, а дальше уж она сама доберётся. Дождь уже прекратился, вечерний воздух был свежим и влажным, в блестящем асфальте отражались яркие фонари, туфли в тепле квартиры практически высохли. Маша, доехав до своей станции метро, до дома решила пройтись пешком. Впечатлений за сегодняшний вечер она получила столько, что ей требовалось это как-то переварить, уместить внутри, разложить мысленно по полочкам.
«Интересно, Пётр и Резеда — они счастливая пара?» — думала она, аккуратно обходя лужи, чтобы снова не вымочить ноги. — «Нет, понятное дело, что их самих спрашивать об этом смысла нет. Каждый из них скорее будет говорить о своих ощущениях, причём, и ощущения эти будут сильно зависеть от текущего настроения и самочувствия, внешних обстоятельств, короче. А кто знает как оно, на самом-то деле? И как определить это счастье, в чем мерить? И есть ли то чувство, что держит их вместе, настоящая любовь, ну, или хотя бы вообще — любовь ли это?». Дом был всё ближе, а ответ все не находился.
Она продолжала думать об этом и дома, на автомате заряжая стиральную машинку, насыпая Пиксели корм в миску и меняя ей лоток, наводя себе чаю с мятой, после которого так легко спалось. Уже засыпая, на грани сна и бодрствования, она подумала о том, что как же она будет разбираться с этими сложными материями в намеченных ею поисках «смысла жизни» (как она с некоторых пор стала называть свои планы по поиску и опросу созданных их агентством пар), не поспешила ли она с этим решением, с попыткой разобраться в себе и своей жизни с помощью чужих историй. Хотя, может, там всё-таки будет полегче — не у всех же, в конце концов, инсульты, хозяйственная Фатима, и Пётр, оказавшийся волею судьбы в непростом положении. Она все-таки психолог, разберётся уж как-нибудь.
Перед сном она еще раз глянула на список дел на сегодняшний день и ругнулась на себя: который раз уже забываю Пиксель в ветклинику сносить, все прививки уже давно просрочены. Сейчас вот придется лечь в больницу, и как долго потом у неё не будет возможности заниматься кошкой — бог весть. Так что всё, срочно надо идти и больше не откладывать!
часть 7 (часть 8 будет выложена 04.04, 11–12:)
* * *