Маша не верила своим ушам.
— Как ты можешь так говорить? Он был с тобой в самый тяжелый момент, считай, с того свету тебя вытянул. Я же ездила к тебе в больницу тогда, сразу после инсульта. Врачи говорили, что сделали что смогли, теперь всё зависит от ухода. И этот уход тебе Петя и обеспечивал. Да и сейчас твое качество жизни обеспечивает тебе именно он, как я понимаю.
— Ты пойми, Маш, меня правильно. Я очень ему благодарна. Очень-очень. Но мне нужно идти дальше. Я верю в то, что не останусь инвалидом. Что встану и пойду, своими ногами. И готова зубами это у жизни выгрызать, любыми жертвами этого добиваться. А он уже сдался, и его всё вполне устраивает, он привык. Он устал бороться, и меня назад тянет, отговаривает, расхолаживает. Я хочу квартиру эту продать и уехать на полгода в Китай, лечиться, а он против.
— У тебя так много квартир, что ты можешь одной рискнуть? — изумилась идее Маша.
— Да нет, эта единственная. Просто других шансов встать на свои ноги у меня нет. Толку мне от этой квартиры, если я в ней — лежачий инвалид?
Маша и понимала логику Резеды и противилась ей одновременно. С детства ей внушалось родителями, что последним рисковать нельзя. Что можешь брать кредиты, играть на бирже, пользоваться любыми рискованными финансовыми инструментами, но квартирой, единственным своим жильем, рисковать нельзя. И периодически истории про бомжующих бывших москвичей, которые нет-нет, да и мелькнут в прессе или на ТВ, правильность этого тезиса вполне себе подкрепляли.
— Ты пойми, Маш, — расправляя одеяло вокруг себя, начала развивать свою мысль Резеда. — Если я встану на ноги, то на квартиру я себе заработаю. А лежать тут колодой — так это не Африка, бананы на деревьях не растут. Уйдет Петя — я тут с голоду сдохну. Мне неприятно так зависеть от мужика.
— Да с чего он уйдёт-то? — продолжала не понимать происходящее Маша. — Он любит тебя, заботится о тебе.
— Он не уйдёт, может. Сам, по крайней мере, если я не выгоню. А вдруг я уйду?
Блин, умеет Резеда поразить воображение собеседника. Уйдёт она, как же. Ходить не ходит, ради того, чтобы на ноги встать, квартиру последнюю собралась продавать. А туда же, от мужа уходить собралась. Чудная всё-таки баба! Маша думала, что прошлый раз эти разговоры были вызваны просто плохим настроением Резеды, её отчаянием. А тут, оказывается, всё серьёзно и с продолжением.
— Да что с тобой такое? Прошлый раз к вам приезжала — ты, конечно, на жизнь тоже жаловалась, но таких кардинальных разговоров и близко не было. Куда ты уходить собралась?
Видно было, что Резеда колеблется, продолжать разговор или свернуть его, пока не наговорила лишнего. Потом, видимо, решилась:
— Маш, я, кажется, влюбилась.
Да тут, кажется, еще одна история про «гармоничную пару» намечается. Интересно послушать, хотя это и внеплан.
— В кого?
— В мужчину. Не смейся. Сейчас жизнь такая — люди в элементы неживой природы влюбляться ухитряются. А я, видишь ли, консерватор. Снова мужика себе нашла, — стремясь за шуткой спрятать смущение, начала рассказ Резеда. — Николай, старше меня на 10 лет. Я его нашла в Одноклассниках, в группах для одиноких людей. По работе лазила там, мы с ним как-то нечаянно языками зацепились. Сначала я его вербовала услугами агентства воспользоваться. Потом мы переписывались, переписывались, и я как-то вдруг поняла, почувствовала, что это мой человек.
— Он знает, что ты не ходячая?
— Да, я ему написала.
— И что?
— Да ему все равно. Ну, он так сказал, что ему все равно. Он родственную душу искал и нашел. А с ногами та душа или без ног — ему неважно.
Даже интересно, как велика может быть у людей тяга к романтике. И как романтика может похоронить под собой здравый смысл.
— Резеда, вот ты правда веришь, что человеку это может быть всё равно? Нет, ну если планы только попереписываться с тобой, не более того, то да, может быть. А если что-то большее — ведь это серьёзный кусок жизненного сценария. Это, как минимум, готовность впрячься и, как твой Пётр, тянуть эту лямку за себя и за тебя.
— Я не собираюсь с ним сходиться, пока я нездорова. Сначала лечение, Китай. Я все уже подготовила. Потом, если встану на ноги, будет мне Николай. Да и посмотрим ещё, что это за человек и нужно ли мне это все. Сейчас пока всё на своих местах, никто никуда не идёт.
Блин, бабе 43 года, а понятия о жизни как у подростка! Наверное, надо как-то сворачивать разговор. То, что Маше хочется сказать по поводу услышанного, носит негативный, осуждающий характер. Но права на такие высказывания у неё всё-таки, пожалуй, нет.
Резеда будто услышала этот внутренний разговор.
— Маш, поговори со мной! Я понимаю, мы с тобой не близкие подруги, не родня. Тебе, может, не с руки в это во всё вмешиваться и голову себе ломать над моими обстоятельствами. Но так получается, что мне больше не с кем это обсудить, а обсудить и хочется, и, чувствую, что надо. Мне очень нужно услышать мнение постороннего здравомыслящего человека. А в твоём здравомыслии я всегда была уверена. Да и психолог ты, к тому же, к кому, как не к тебе, мне проситься душу излить.
Минут через 15, после уже куда более откровенного разговора, нынешние обстоятельства Резеды стали Маше примерно ясны. Резеда была уверена, что Пётр устал от жены инвалида. Как и в том, что он, видимо, тянул свою лямку из чувства долга, которое у него было весьма и весьма развито. Но Резеда ощущала, что отношение к ней как к жене, женщине у него отсутствовало. Было, да сплыло. Да и то сказать, трудно сохранить таковое отношение к телу, которому ты меняешь памперсы и ставишь клизмы. Период памперсов и клизм, конечно, уже прошел, но инвалидность то сохранялась, как и прежние воспоминания.
Будучи порядочным человеком, Петр, конечно, молчал, достойно тянул свою лямку добытчика тире сиделки. А тут еще Фатима, ровесница Резеды. Стройная, хозяйственная, услужливая, тихая. И, главное, здоровая! Всё время рядом, приготовит, поможет, подаст, принесет, пожалеет. Ну, и имеющаяся склонность у Петра к женщинам восточного типа тоже тут свою роль сыграла. Вот и стала Резеда замечать их взгляды друг на друга, новое молодое электричество в воздухе этой квартиры, давно пропахшей лекарствами. Но упрекнуть Петра не в чем, она уверена. Он вел себя достойно, не давая оснований в чём-то себя упрекнуть или обоснованно заподозрить.
Резеде бы тут расстроиться, конечно, заревновать. Но тут очень кстати подвернулась история с Николаем, её нечаянная влюбленность. Онлайн-возлюбленный не видел её вживую, ему были отправлены только тщательно подобранные Резедой фото, прошедшие жёсткий фильтр фотошопа. Таким образом, Николай не относился к ней как к инвалиду, читай — безногой бабе средних лет, которая без помощи постороннего человека и в туалет сходить не может, а не то, что какие-то другие женские функции исполнять. Хотя она ему написала про свои проблемы.
Резеда говорила очень страстно, очень убедительно. О том, например, что её очень собирает это внезапное чувство к мужчине, мобилизует. До появления Николая она почти смирилась уже, что доживать ей, сколько жизнью отпущено, чуркой безногой. А тут вдруг какой-то стимул дополнительный появился бороться. А тут, кстати, и Вэй, ее массажист китайский, идею с поездкой ей подал. Здесь, в России, ей сложно помочь, не удается использовать все возможности китайской медицины. Есть центр в Гуанчжоу, где занимаются как раз такими проблемами, пациентами-послеинсультниками, он отсылал туда документы Резеды — они готовы взяться за неё и попробовать помочь.
— Резеда, а если не получится? Ну, вылечиться. Вот проживешь ты там полгода-год, потратишь всё, что выручила за квартиру. А если не выйдет из этой затеи ничего? Не дай бог, конечно. Я тебе от всей души желаю выздоровления и пальцы за тебя крестом буду держать, чтобы все удалось. Но всё-таки? Ты думала об этом? Что ты будешь делать в таком случае?
— Не знаю, Маш. Не знаю, что буду делать. Меня родня в Уфу к себе зовёт. Там тетка бездетная по матери. Говорит, приезжай, будем вместе доживать. Других вариантов нету. Но я верю, вот прямо чувствую, что всё получится, и я встану на ноги!