Что-то в этом есть некрасивое. Надо прекратить относиться к себе как к существу второго сорта, начала злиться сама на себя Маша. И вообще — прекратить мусолить внутри одну и ту же тему!
* * *
Постепенно Машины мысли снова вернулись к Илье и к рассуждениям о том, как же ей правильно поступить, как вести себя с Ильей, как разрешить свои сомнения.
Она очень боится оказаться обузой для него, думала Маша, в том случае, если её дела со здоровьем, с лечением и выздоровлением пойдут не слишком оптимистично. Видно же, что Илья — очень порядочный парень и не бросит её. Как-то это не очень правильно. Одно дело Петр с Резедой — они поженились, когда Резеда еще была здорова, прожили несколько лет до её внезапного инсульта. И совсем другое дело — Машина история. Когда изначально она знает, что ее жизнь и судьба сейчас висят на волоске и куда качнется вся эта шаткая конструкция, в сторону выздоровления или в другую сторону — бог весть. И неправильно, несправедливо эту громоздкую конструкцию вешать на бедного, ни в чем не повинного мужика. Ведь пойди развитие ситуации в негативную сторону, не дай лечение результата — и у Ильи на руках может оказаться угасающий постепенно инвалид. Он сейчас не знает ещё и не понимает этого, но Маша-то знает и понимает!
А, может, и неправильно, что она вот так заранее себя хоронит и лишает себя шанса на счастливую личную жизнь. Может быть, последнего своего шанса. Ещё ничего страшного произошло, но она из одной только возможности, что это может произойти, свою женскую судьбу толстым крестом перечёркивает. А ведь кто знает, пошлет ли ей судьба ещё раз человека, от которого ей будет так тепло и хорошо, и будет так хотеться жить дальше, выздороветь и еще долго-долго наслаждаться жизнью?
Надо быстрее что-то решать. И из-за Ильи, и из-за себя. Себя ведь тоже очень жалко, подумала совсем истерзанная всеми этими мыслями Маша. Пусть уже быстрее решится все, есть у нее мужчина или же его нет и она снова одна.
Она нажала на кнопку вызова над своей кроватью. Буквально через несколько минут в палату заглянула медсестра.
— Доброе утро! Что-то случилось?
— Простите, пожалуйста, за беспокойство. Но не могли бы вы доктора позвать? Мне очень нужно прямо сейчас поговорить с ним!
— Хорошо, сейчас, одну минуту. Пойду, поищу его, подождите.
И действительно, очень скоро ее лечащий врач заглянул в палату.
— Марат, доброе утро. У меня к вам просьба.
— Да, я слушаю вас.
— Понимаете, Марат, передо мною сейчас стоит очень сложная нравственная проблема. И помочь мне можете только вы.
— Так, давайте ближе к делу. А то я уже напрягся. А напрягов мне тут, поверьте, хватает и без вас, — было видно, что Марат изрядно заинтригован.
— Да подождите, не спешите. Выслушайте меня, и вы сразу всё поймете. Помните, когда вы вчера зашли в мою палату, ко мне приходил молодой человек? Вы его еще выгнали отсюда?
— Да, конечно, помню. У него, кстати, очень интересная внешность. Совершенно классические черты лица, как у греческой статуи, и неожиданно лысая голова.
— Да, это точно. Я даже когда его первый раз в жизни увидела, прозвала его про себя «лысый грек».
— Да, есть такое. Точно и забавно!
— Так вот, Марат. Вы, как никто, знаете, что моё состояние здоровья — под большим вопросом. И как и что со мною будет дальше — никто не знает, в том числе, и современная медицина.
— Ну, Маша, не вешайте нос! Ваши шансы на выздоровление, в том числе — и полное выздоровление, довольно велики.
— Подождите, я вас очень прошу. Не нужно меня сейчас ободрять. Честное слово, я и без этого полна оптимизма и энтузиазма побороться за свою жизнь. Я сейчас о другом, у меня к вам просьба. Я хочу отправить к вам Илью, чтобы вы ему честно и без прикрас всё рассказали. Всё-всё, про мое здоровье, про пего перспективы и перспективы деторождения. Про лечение, которое мне предстоит. Честно, прямо и без прикрас. Я не на сто процентов пока уверена, что сделаю это, но хотела бы иметь такую возможность.
Доктор посмотрел долгим взглядом на Машу.
— Маша, не понимаю. Что за мазохизм? Зачем вам это? Раз вы про 100 % говорите — вы и сами не очень уверены, что это нужно делать и правильно.
— Не в этом дело. В том, что делать это нужно — я абсолютно уверена. Просто я могу ошибаться в чувствах Ильи ко мне.
Марат помолчал, засунув руки в карманы халата, Потом решился таки: подвинул стул, сел рядом с Машиной кроватью.
— Милая моя, а вы уверены, что это правильно? Вот эта ваша неожиданная затея? Как мне известно, родителей ваших в живых нет. Пока вы были без сознания, никого, кроме этого парня, я здесь за всё это время не видел. И вы хотите, чтобы я этими своими рассказами-страшилками и его отпугнул, единственного, дежурившего как верный пес у дверей в реанимацию? Подумайте над этой идеей еще немного, не спешите, не горячитесь.
Маша была очень взволнованна этим разговором.
— Понимаете, это не моя причуда, не сиюминутный каприз, я долго обдумывала эту просьбу. У нас складываются довольно серьезные отношения с Ильей. И я хочу сейчас, пока еще они не сложились — оповестить его о том, на что он должен решиться. Я не хочу, чтобы это вскрылось потом, когда расставаться — это рвать по живому. Пусть ухаживает — если будет продолжать за мной ухаживать — с открытыми глазами.
— Маша, вы не волнуйтесь. Лучше обдумайте всё ещё раз хорошенько. Просто это как-то очень не по-женски, чересчур прямо и бесхитростно. Вот эта ваша кристальная честность и выворачивание карманов при том, что вас об этом никто не просил. Но воля ваша, как скажете. Я согласен. Если нужно, присылайте своего «лысого грека» ко мне, как только он придет, мы поговорим. Я сегодня на сутках, так что меня нетрудно будет найти. Только ответьте сначала мне на один вопрос, пожалуйста. Почему вы сами не хотите рассказать вашему жениху о том, как обстоят дела с вашим здоровьем? Ведь он у вас, как я понял, не врач, так что отсутствие специальных знаний вам в этом не помеха. На бытовом уровне вполне могли бы сами ему всю картину обрисовать. Что за интрига, чего я не понимаю?
Маша поколебалась прежде, чем ответить. Откровенность в разговорах с посторонними или почти посторонними людьми никогда не была сильной стороной её характера. Но ничего не попишешь, нужно объяснять. Иначе Марат может не согласиться или все же что-то утаить от Ильи, невзирая на ее просьбу.
— Понимаете в чём дело… Илья — очень благородный мужчина, и очень такой, знаете, «мужчина-мужчина». Если эту историю изложу ему я, то этим как бы припру его к стене. Лишу возможности уйти. Потому, что сложно это выполнить без потери самоуважения: выслушать от женщины на больничной койке рассказ о тревожном состоянии её здоровья с туманными перспективами развития ситуации, а потом сказать «ой, вон оно как, ну, я тогда пойду, мне такого не надо». Понимаете? С вами же ситуация другая. После вашего рассказа он может развернуться и уйти. Вы же не будете знать куда он пошел, ко мне в палату или домой? Да даже если и будете — вы ему совсем посторонний человек, перед вами потерять лицо не так страшно. Я хочу дать ему шанс, понимаете?
Врач улыбался, смотрел на Машу удивлённо и изучающе одновременно.
— Маша, вы мудрая женщина. Так всё продумали. И очень сильная, благородная. Будет очень жаль, если Илья ваш окажется слабаком. Вы заслужили иного.
— Да ладно вам. Сейчас я — самая обычная, не очень здоровая и очень испуганная женщина. Так что, поможете, доктор?
— Помогу. Почему же не помочь. Но вы точно хорошо подумали, не пожалеете потом о своём решении?
— Спасибо, Марат. Не пожалею.
* * *
Илья пришел ее навестить примерно через час после ухода доктора. Час — это немного времени. Но его вполне достаточно для того, чтобы извести себя мыслями о резонности своей придумки до полного изнеможения. Впрочем, сказала себе Маша, есть еще сценарий номер два — если дальше того, что есть, Илья отношения развивать не будет. Тогда ему ничего и знать не надо. Останемся, что называется, друзьями. А про друзей так много знать не нужно!