Он понял, что невольно выдает себя. Ему не было никакого дела до того, как отец распорядится своим имуществом, просто мучительно хотелось услышать имя Элизабет. В который раз он понял, что никак не может прогнать ее из своих мыслей и из своего сердца.
Отец ничего не понял. Они старались обходить тему давнишнего разговора о привилегиях богатства и связанных с этим разногласиях. Видимо, Грин-старший был удивлен таким невниманием сына к вопросу наследства, но промолчал. Он всего лишь проинформировал Ральфа о своем решении.
Кто же знал, что все обернется таким вот образом…
В назначенный час все собрались в офисе адвоката. Тот сидел во главе большого стола, сосредоточенно перекладывая бумаги. Ральф и Элизабет сидели друг против друга. Рядом с Элизабет устроился дядя, а Уильям Мортенсен занял кресло рядом с сыном своего друга и компаньона.
Ральф так давно выбыл из этого круга, что не хотел и не знал, о чем говорить с самыми близкими людьми отца. Притворяться не хотелось, а элементарное чувство такта подсказывало, что единственный выход в данной ситуации — хранить спокойствие и быть равнодушно-вежливым. Он внимательно рассматривал свои руки, как будто мог найти в них что-то новое, и ждал начала…
Кристофер Ферт поднял голову от бумаг, обвел всех присутствующих внимательным и долгим взглядом, потом, коротко вздохнув, начал чтение завещания.
Когда он закончил, в кабинете повисла долгая пауза. Ральф поднял глаза от рук, от созерцания которых не отрывался последние десять минут, и увидел, что все настороженно смотрят на него. Смысл взглядов был предельно ясен: все ждали его слов. А что, собственно, он мог сказать, когда суть изложенного была предельно ясна: отец все свое состояние завещал жене, не оставив сыну ни цента и не упомянув его даже косвенно в последнем своем обращении к родным.
Ральф почувствовал, что у него коченеет тело, хотя в кабинете было тепло, если не сказать душно. Он был потрясен до глубины души. Дело не в деньгах. Однажды добровольно отказавшись от них, он никогда не рассчитывал на наступление других времен. К тому же ему вполне хватало того, что он зарабатывал. Но то, что отец почему-то порвал с ним отношения, убило его. Что могло произойти после последнего разговора? Что заставило отца так однозначно показать сыну, что он глубоко оскорблен?
Ральф смотрел на вопросительные лица и молчал. Язык отказывался произносить что-либо. Мысли застревали в голове, не успевая оформиться во фразы. Он понимал, что выглядит нелепо и его молчание каждый истолкует по-своему, но ничего не мог поделать. Он только пожал плечами и опустил голову. Он был раздавлен.
— Я… — как сквозь вату услышал он тихий голос Элизабет, — я хочу сказать… Ральф, посмотри на меня.
Ральф поднял голову и понял, что почти не различает ее лица: в глазах щипало от слез. Что она могла сказать, что объяснить?
— Ральф, это какое-то недоразумение… — Она говорила очень тихо, но каждое слово эхом отдавалось в густой тишине.
— По-моему, все предельно ясно, — не выдержал дядя и решил вмешаться. — Мы все слышали, как именно он распорядился своими деньгами. Все досталось тебе. Не так ли? — Хью обвел взглядом присутствующих, ища поддержки.
Ральф не понимал, почему дядя так доволен завещанием. Он ведь должен быть оскорблен тем, что брат ни словом не упомянул и о нем тоже. Хотя… Теперь он начинал догадываться, что значит развязный и интимный тон с Элизабет… Дядя надеется, что настоящим наследником будет он, если ему удастся жениться на вдове брата. Как отлично все складывается! Кстати, отец ничего не сказал о том, что он против того, чтобы его вдова выходила замуж.
Да, все вело к тому, что мачеха и дядя в сговоре. Ей достается все, а он должен всего лишь повести ее под венец. Все так просто… Вот и мотив…
— Перестань, Хью, — немного раздраженно остановила его Элизабет. — Я не об этом хотела говорить. Дайте мне закончить. Ральф, прошу тебя, выслушай мое предложение.
Ральф опять попытался сосредоточиться на ее красивом лице. Он с усилием сфокусировал взгляд. Боже, до чего она хороша! Темные круги под глазами не портили ее, а делали лицо более утонченным и трагичным. Лицо было нервным и очень бледным. Полные губы сжались и превратились почти в точку. Он знал этот ее жест: она всегда так делала, когда очень волновалась. Но ничто не могло обезобразить ее. Она и в отчаянии, и в слезах, которые делают некрасивой любую женщину, была хороша. Выражение ее глаз заставило Ральфа усомниться в своих умозаключениях: не может человек быть так лжив. Она должна торжествовать, что все так удачно сложилось и она теперь полноправная и единственная хозяйка всей империи. Если же она влюблена в дядю, то тем более в ее глазах должен быть совершенно другой блеск…