— Устала жуть, — выдохнула, пристраивая свои промокшие сапоги на батарее — к утру высохнут.
— Пойдем-ка на кухню. Я минтая пожарил.
Повела носом. И правда — рыбкой пахнет. Моей любимой.
Кошевар из деда был аховый, но рыба ему, как ни странно, всегда удавалась.
Быстро переоделась, помыла руки и уселась за стол, молниеносно набрасываясь на еду.
— М-м-м, вкуснятина! — похвалила я старика.
А тот и этому рад. Глаза повеселели, помолодели. Рука его потянулась к шкафчику и выудила графинчик с водочкой.
— Ну, коли ты одобрила мою стряпню, то можно и по пятьдесят.
— Дед! — гаркнула я, глядя, как он уже и рюмки на столе поставил, — У тебя давление!
— А у тебя характер вредный, — не остался в долгу он и налил нам по полрюмки, — Ты на себя давно в зеркало глядела? Совсем себя замордовала!
— Я деньги зарабатываю! — обиделась я.
— Зарабатывает она. Здоровье не купишь! Кто ж тебя замуж возьмет такую дохлую.
Чуть не задохнулась от возмущения. И как это у него получается? Ловко перевести тему с его давления, на мое возможное замужество.
— А я, может, замуж не собираюсь, — с вызовом ответила, не забывая активно работать челюстями.
— Это ты так сейчас говоришь. А потом чуть подрастешь, влюбишься и…оставишь старика одного…
Дед как-то сразу сгорбился, состарился и, мне даже показалось, что еще немного и по морщинистой щеке побежит слеза.
— Де, ну ты чего? — подскочила я и кинулась его обнимать, — Куда я от тебя денусь? Я даже, если влюблюсь, никогда-никогда тебя не оставлю.
Пожилой мужчина судорожно выдохнул, похлопал меня по руке и бодренько так заявил:
— Раз так, то за это надо выпить!
И с этими словами всучил мне стопку, чокнулся, с моей, застывшей от такой наглости, статуей и удовлетворенно выдохнув с энтузиазмом принялся за еду.
— Ты пей-пей. Пускай кровь немного погоняет. Хоть выспишься нормально.
Покосилась на стопку в своей руке. А почему собственно нет?
Залпом опрокинула в себя содержимое стопки, алкоголь неприятно обжег внутренности, и буквально через пару минут почувствовала, как напряжение этого бесконечного дня отпускает.
Наевшись, как говорится «до отвала», поняла, что глаза буквально слипаются от усталости.
— Иди, спи, — сказал дед, — Я сам все приберу.
Благодарно поугукала и поплелась в кроватку, залезла под свое любимое старое, но теплое одеяло и уже почти провалилась в сон, как телефон пиликнул, оповещая о входящем сообщении.
Рука на автомате потянулась к смартфону.
«Завтра в девять. И отмазы не принимаются» — гласило сообщение от Шнурка.
Сон как рукой сняло. Немного поворочалась и пошла в зал к деду, который как всегда полуночничал и смотрел какую-то муть про пришельцев.
— Чего ты маешься? — недовольно пробурчал он, когда я попросила переключить на что-то другое.
Подумала и решила поделиться:
— Меня Мишка в клуб зовет завтра.
Дед сразу насторожился и вскинул свои седые косматые брови.
— Туда вся наша группа пойдет сессию отмечать, а я не знаю, идти мне или нет…вот…
— Нечего тут думать. Иди. Молодость быстро пролетает, а ты ее так всю дома просидишь.
— Не знаю, — нахмурилась я и принялась щелкать каналами, — Мне и одеть-то нечего.
— Как нечего? — искренне изумился дед, — А мы с бабушкой тебе платье дарили? Куда оно подевалось?
— На месте оно, — из моей груди вырвался тяжкий вздох, — Когда вы его покупали, я девятый класс закончила.
— И что? — снова не врубился он — Ты вроде не подросла.
— Деда!
— Что?
— Ничего, — обиженно засопела я и вернулась к своему нехитрому занятию.
Дед немного помолчал, а потом выдал:
— Сдается мне, внученька — ты все ж влюбилась.
— Я?! — возмущенно воскликнула, поворачиваясь к нему, — В кого это?
— В дрища этого своего. В кого ж еще.
И правда. Со мной же больше никто не дружит особо и внимания не обращает. Кроме придурка Алёхина.
Дедушка был во многом прав. Мне и правда Шнурок нравился не просто, как друг, но проблема в том, что парень не видел во мне девушку. Я же завидовала этим разукрашенным куклам, которые постоянно вились вокруг него, и ждала, когда же он обратит сове внимание на меня. В последнее время все чаще казалось, что никогда.
Пока я размышляла о своих неразделенных чувствах, дед поднялся со своего кресла и прошаркав до серванта, порылся, выуживая несколько тысячных купюр.