— Перестань, дорогая, о чем ты…
— Кинкейд, я давно хотела спросить тебя, но не решалась… — Она на минуту замялась. — Нет, я не хочу знать о твоих амурных победах, меня интересует другое. Ты… не женат?
— Нет, не женат.
— А… почему?
Кинкейд неопределенно пожал плечами.
— До тебя мне не встретилась ни одна женщина, на которой я хотел бы жениться.
Мэг промолчала.
— Даже если я и захотел бы назвать какую-нибудь женщину своей, — продолжал Кинкейд, — то моя нынешняя жизнь не позволила бы мне этого сделать. Где бы я стал жить с ней и детьми? Чтобы иметь нормальную семью, нужен хороший дом, постоянный доход, стабильность…
— А разве разбойник с большой дороги не может иметь собственный дом и слуг? — Мэг почувствовала, что их беседа заходит далеко и ее пора прекращать. Она тщательно старалась избегать любых разговоров о своем прошлом и поэтому прежде не расспрашивала Кинкейда о его жизни.
Он рассмеялся.
— А ты думаешь, что капитан Скарлет всю свою жизнь только и делал, что вместе с Монти грабил кареты и отнимал у богачей деньги и драгоценности?
— А разве нет? — Мэг дотронулась пальцами до его подбородка.
— Нет, конечно. До возвращения нашего короля я служил солдатом. Где? Во Франции, Испании, везде, где был нужен. Я был неприхотливым: хороший мушкет и кружка доброго эля — вот и все, что мне требовалось. Таких, как я, были тысячи, лишившихся родины вместе со своим королем.
— Так ты роялист? А твой отец кого поддерживал? Стюартов?
Кинкейд презрительно усмехнулся.
— Мой отец? — протянул он. — У моего отца одна привязанность — деньги! Неважно, каким путем и кем заработанные!
Кинкейд легонько отстранил Мэг, она встала с его колен, затем он поднялся и стал нервно расхаживать по камере.
Ее вопросы вызвали в нем тяжелые воспоминания.
— В то время как Кромвель обирал до нитки наших соотечественников, моя семья — отец и его брат — процветала. Они скупали за четверть цены земли, грабили королевскую казну, давали и брали взятки. — Кинкейд яростно сжал кулаки. — Мне ненавистно даже воспоминание об этом! Много лет назад я убежал из отцовского дома, стал вором и грабителем… Но мы оба с отцом воры, только каждый по-своему!
Кинкейд порывисто подошел к зарешеченному окну и устремил взгляд вдаль.
Мэг терпеливо ждала, когда он продолжит свой невеселый рассказ, и ощущала острую жалость к этому мужественному, сильному человеку. Она понимала, что о многом он умалчивает, но новые вопросы могли бы еще больше ранить его душу.
Она тоже подошла к окну и дотронулась до его плеча.
— Кинкейд! — тихо позвала она, но он не ответил.
В камере повисла напряженная долгая тишина. Наконец Кинкейд обернулся и пристально посмотрел на Мэг.
— Знаешь, если мы решились бежать, то тебе следует заранее хорошо ознакомиться с расположением коридоров и проходов тюрьмы. От этого во многом зависит благополучный исход нашего опасного побега.
Он отошел от окна и подсел к столу, на котором лежали гусиное перо, бутылочка чернил и лист бумаги.
— Я начерчу тебе общий план, расскажу о наших действиях, а завтра, когда придет Монти, мы уточним остальные детали.
Кинкейд чертил гусиным пером по бумаге, разрабатывая план побега, а Мэг вспоминала его слова об отце, воровстве и предательстве. Человек, с которым она вот уже месяц делит тюремную камеру, совершено не похож на обычного грабителя. Весь его облик свидетельствовал о благородстве души, хорошем воспитании и добром сердце.
Мэг на секунду зажмурилась. «А если я ошибаюсь, выдавая желаемое за действительное? Может быть, он просто разбойник, притворившийся благородным джентльменом?» Но она настолько привязалась к нему, что его темное прошлое и сомнительное настоящее ни в коей мере не волновали ее.
Мэг понимала, что после побега из Ньюгейта ей следует расстаться с Кинкейдом навсегда. Иначе она влюбится в него без памяти, и тогда ее надеждам на спокойную, безмятежную жизнь подальше от чужих глаз не суждено сбыться.
Граф Ратледж крепко держался рукой за кожаный ремень, прикрепленный к боковой стенке кареты, но, когда колеса попадали в выбоины старой щербатой мостовой, его крепко потряхивало.
Сегодняшний вечер в Лондоне выдался промозглым и туманным. С темного нависшего неба сыпались снежные хлопья вперемешку с дождем, и мостовую Холборн-стрит покрывала мокрая, липкая грязь.
Граф поплотнее запахнул полы длинного плаща и, повернувшись к своему секретарю, нетерпеливо спросил: