На телефон поначалу не среагировала, увлекшись.
Затем опомнилась и ответила.
— Мелехова, что происходит? Где ты шляешься, на рабочем месте тебя нет? — Ядовито и зло заорала трубка голосом главбуха.
И вам здравствуйте еще раз, Максим Юрьевич…
— Бегом папку с личными делами по СТРке в зубы и на директорский этаж. Там тебя встретят!
— Аааа…
Но я не успела задать сакраментальный вопрос: "Почему я?". Начальство отключилось.
А я так и осталась сидеть, опустив руки в бессилии. Знала я, кто меня встретит на директорском этаже. Отлично знала. Потому что иных причин, чтоб меня, да и вообще кого-либо из бухгалтерии, кроме главбуха, таскали пред светлы очи руководства, не было. За все три года моей работы здесь, такого не случалось ни разу.
И вот, случилось. И Максим Юрьевич злой до невозможности. И смотрел на меня с утра так… Едко, понимающе. Тоже все знает. Конечно, знает. Все все знают… Господи, позорище какой… И зачем я опять Носорогу? Ну явно же не для того, чтоб за чудесную ночь поблагодарить?
Чего еще ему надо от меня? Все уже получил. Вдоль и поперек использовал на полную катушку.
Сколько еще унижений мне предстоит? За одну-единственную ошибку? Совершенную глупость?
Опять телефон.
— Ты какого хера еще на рабочем месте, Мелехова???
Голос, срывающийся на визг, подстегнул меня.
Встала, взяла папку, пошла. Как на казнь. А так и есть. Вот она, моя зеленая миля, как у Кинга. Длинный коридор до лифта.
Поднялась на директорский этаж. Там уже караулила высокая, очень симпатичная девушка, секретарь гендира. И, если до этого у меня все же теплилась иррациональная надежда, что мне не туда, не к нему, что в самом деле позвали, чтоб документы принесла, то после такой встречи даже и этой надежды не осталось.
Потому что мне именно туда. К нему. К Носорогу.
Я молча пошла следом, сжав в руках папки до белых костяшек на пальцах, смотрела в пол и пыталась унять бешено стучащее где-то в районе живота сердце.
Кабинет, крепкая, массивная дверь. Захлопнулась за спиной капканом.
Он сидел за рабочим столом, поднял на меня взгляд черных глаз, уже привычно придавливая словно бетонной плитой к полу.
— Привет.
— З…здравствуйте…
Я мялась у дверей, сжимала в руках папки и, наверняка, выглядела крайне жалко. Впрочем, чувствовала себя еще ужаснее. Опять накатил страх. Беспричинный. Вот, казалось бы, чего бояться? Ты уже была с этим мужчиной, во всех смыслах. Спала с ним. Откуда страх? Откуда это ощущение, будто на тебя поезд скорый едет, сейчас разметет по путям, только ошметки оставив?
Паша еще даже не вышел из-за стола, а я уже дышать не способна. И думать.
— Проходи, садись.
— Ссспасибо… Постою…
Вот уж нет! Уменьшать расстояние между нами по своей воле? Как бы не так! Наоборот, шаг назад сделать… А, черт, дверь же!
Паша с интересом пронаблюдал за моими трусливыми метаниями и особенно за выражением лица, когда спиною в дверь уперлась.
Встал.
Обошел стол.
И пошел ко мне!
Не надо! Не надо этого! Сиди на своем рабочем месте! Не подходи ко мне! Пожалуйста, пожалуйста, пож…
— Ну что, Полина Мелехова, боишься все еще?
Он упер ладонь на уровне моего лица в дверь, наклонился.
И все.
И я опять не могу дышать. Нет воздуха рядом с ним. Только ядовитый дурман, отравляющий мозг. Сводящий с ума, заставляющий дрожать колени, неметь пальцы ног, сохнуть губы… Нестерпимо хотелось облизнуть. Не буду.
И в глаза ему посмотрю. Страшно, как же страшно! Но надо.
Посмотрела, уже не дыша, не чувствуя сердце. И погибая окончательно. Потому что глаза его… Это не омут, нет. Это не похоже ни на что из тех сравнений, что приходили на ум раньше. Это… Это что-то дьявольское. Вот когда смотришь и понимаешь, что у тебя секунда есть свободы, милисекунда, которая уже ничего не решит, но даст мозгу осознание грядущего кошмара. И лучше бы ее не было, этой милисекунды. Лучше бы не осознавать такое.
— Боюсь… — я сама не поняла, как умудрилась произнести, как смогла. Но сказала. Тихо, практически шепотом. Не отрывая взгляда от него.
— Зря. — Он наклонился еще ниже, и тело мое глупое заныло сладко сразу во всех тех местах, где он успел побывать этой ночью. Оно было готово к повтору. Оно ждало его. В отличие от меня. — Говорил же, поздно бояться.
Больше он ничего не сказал. Напал на меня, как зверь, атакуя поцелуем, жестоким и подчиняющим, прижимая за талию к себе одной рукой и молниеносно перенося мою, несопротивляющуюся тушку на диван.
Я успела только выдохнуть. Вдох мне дарил уже он. И был его кислород отравой. Сладкой и жестокой. Потому что я все прекрасно понимала в этот раз, но ничего не могла сделать. Не подчинялось мне тело. Само по себе было, извиваясь, распахивая ноги, обнимая руками за крепкую шею, подставляя грудь под поцелуи-укусы, позволяя опять рвать на себе нижнее белье, и не думая, не думая, не думая…