Дима захохотал.
— Ну вы, как всегда, полны идей, Семен Ильич. — Он покачал головой. — Знали бы вы, на ком хотите заработать.
— А что? Он член правительства? Или председатель Центробанка?
— Да нет. Но тоже личность. Про Меховой Дом Замиралова слышали? Так это хозяин. Замиралов Иннокентий Петрович.
Брови Семена Ильича высоко взлетели.
— Вот как. — И хмыкнул в поднесенный ко рту кулачок. Семен Ильич Миркоф знал это имя.
— А ты с ним знаком?
— А как же. И с его дочерью.
— Ах вот оно что... — Семен Ильич, склонив голову на бок, пристально посмотрел на него: — Она тебе нравится, да? Или ее папаша?
Дима открыл рот, чтобы ответить, но Семен Ильич покачал головой.
— Нет, нет. Прости старшего товарища за болтовню. Давай лучше о другом... Ко мне обратилась моя племянница, они живет в Германии, от нее приедет человек в Москву, у них там какой-то проект. Так вот, они хотели бы кое-что узнать про Меховой Дом Замиралова. Наверное, рассчитывают навести мосты сотрудничества, или как это сейчас называется. Я человек аполитичный и стою вне экономических процессов... — Глаза его хитро блестели за стеклами очков.
Дима Летягин, услышав это, просто взвыл.
— Только не надо лапши на уши. Это я, Семен Ильич, я, Дима Летягин, который знает вас давно и хорошо.
Семен Ильич раскатисто захохотал.
— Привычка — вторая натура.
— Я хочу говорить с первой натурой. Вы можете мне это обещать?
— Да, да. Конечно. Убеди свою пассию в главном: «зеленое» движение самое гуманное в мире. Обдирать шкурки с животных — преступно. И, став хозяйкой Мехового Дома, она должна продать его и заняться чем-то более благородным.
— Она и сама не прочь открыть ресторан.
— Отлично, пускай откроет вегетарианский. И еще одно: у моей племянницы есть дела, которые она хочет провернуть в Москве. Ей нужны некие услуги. Я рассчитываю на тебя. Она заплатит.
— Дело денежное? У вашей племянницы?
— Я полагаю. В Германии не денежных нет. Она авантюристка по натуре. Всегда такой была. Ты бы послушал, как она обвела вокруг пальца немецкие власти? О, я как-нибудь тебе расскажу. Да она просто Мата Хари от рождения. Так вот, Димуля, за кое-какие услуги она нам обещает приличную субсидию, этакий грант на безбедную жизнь. Понимаешь?
— Да-а? — неопределенно протянул Дима, и Семен Ильич решил дожать его.
— Больше всего на свете что ты любишь делать, Дима?
— А, вы помните?
— Никто не забывает то, что дорого и твоему собственному сердцу. — Он деланно вздохнул, и Дима увидел, как зарумянились гладко выбритые щеки. — Я тоже люблю это делать, Дима. Как и ты.
— Ладно, что и почем?
— О деталях мне сообщат. Ты не будешь в обиде.
— Идет... — Дима поднялся.
— Выпьем по маленькой?
На прощание они обменялись понимающими взглядами...
Дима одернул себя, не стоит отвлекаться он главного.
В стекло веранды стукнула еловая лапа. Собирался дождь. Какой замечательный лес вокруг дома. Да, дача просто генеральская, подумал Дима вскользь, не подозревая, что дача на самом деле генеральская. Замиралов купил ее в свое время у генеральской вдовы.
— Слушай, Люшка, а ее незачем душить. Мы придумаем что-нибудь получше. Обещаю. Ты станешь хозяйкой.
— Я для этого сделаю все. Мой милый, я тоже девушка с головой, а не только с тем, чем ты думаешь. — Ее лицо покраснело.
— Прости, прости, Люшка.
— Ладно.
— Люшка, милая! — Он помахал рукой у нее перед глазами. — Вернись. Куда ты пропала? Я с тобой.
— Мы должны избавиться от нее навсегда.
— Понял, понял, дорогая.
27
Немца звали Иван. Он был длинный и тощий, именно тощий, а не худой. Он переселился из Москвы по праву принадлежности к немецкой нации, но не сумел осесть в Кельне, как ему хотелось и где уже поселилась с семьей — родителями и дочкой от первого брака — его любимая женщина Светлана. Он опоздал с выездом из Москвы, слишком долго колебалась его жена, русская Надя. Единственным и главным огорчением новой немецкой жизни стало то, что переселенцев его волны отправили поднимать сельские земли Тюрингии.
При воспоминании об этом он скривился, впалые щеки стали еще глубже, кожа облепила челюсть. А следующее воспоминание разгладило лоб. На что только не способен изощренный ум влюбленной женщины! Мог ли он заподозрить в Свете такой талант! Она сумела убедить кельнские власти, что он, Иван Зуль, является единокровным сыном ее отца, так сказать, греховным плодом, который ее престарелый папочка готов сегодня признать.