— Пожалуйста, возьми на память. Меня зовут Кин, я из имения Журавлиная Долина, младший сын господина Мо. Когда придумаешь, что хочешь в награду, можешь найти меня там.
Он поклонился, прижав руку к сердцу, и с улыбкой взглянул на девушку.
— Раз ты не желаешь представиться, буду звать тебя Серебряный Вихрь, — сказал он. — Твой образ навек запечатлен в моем сердце.
Он вскочил на коня и умчался в сопровождении спутников. Девушка же, точно завороженная, долго смотрела ему вслед, а затем восхищенно залюбовалась подарком.
Стоит ли говорить, что ее образ выветрился из памяти Кина, стоило ему скрыться за поворотом. Равно как и все слова, что он говорил, и улыбка, которую подарил ей. Ласковые речи и обольстительные улыбки Кин расточал с той же непринужденной грацией, с какой потягивается кошка. Для него это было как дышать — они слетали с его уст сами собой и ничего не стоили, и, стоило Кину ими поделиться, он тут же о них забывал.
Доехав до развилки дорог, Кин ненадолго задумался. Перед ним стоял трудный выбор. Можно было направиться домой и, ещё не вполне придя в себя от пережитого, отвечать на назойливые расспросы и нудные поучения отца и брата. Или… повернуть в сторону города, где играла музыка и зазывно горели разноцветные фонари, и провести ночь в обществе душистого вина и прелестных женщин.
Размышления не заняли много времени. Отправив спутников в поместье небрежным взмахом руки, своего коня Кин решительно повернул в Луайян. На лице заиграла улыбка: его ждала дивная ночь, полная радости и удовольствий. Остатки переживаний, связанных с нападением разбойников, начисто выветрились из его головы.
Ночь молодой господин Кин провел в кутежах и веселье, перемещаясь из одного увеселительного заведения в другое, наслаждаясь изысканной едой и заливая в себя чаши вина без счета. Завершив гульбу в объятиях куртизанки и трижды убедительно доказав ей, что никакие гнусные мужеложцы не отобьют у него охоту к прекрасному полу, утомленный и довольный Кин незадолго до рассвета с огромной неохотой выполз из ее постели. Добравшись до поместья и зайдя к себе за чистой одеждой, он пошел к горячему источнику — освежиться.
Источник находился в живописной бамбуковой роще, где журчал ручей — его мелодичные переливы в этот тихий предрассветный час пели особенно нежно и звонко. Остановившись на берегу, Кин скинул одежду, явив миру прекрасное тело с четко прорисованными мышцами, длинными стройными ногами, узкой талией, прямой спиной и точеными плечами. При всей любви к плотским удовольствиям и праздной неге, Кин относился к своему телу с нежностью и восхищением и ежедневно утруждал его тренировками, дабы оно оставалось безупречным как можно дольше.
Со вздохом наслаждения молодой господин погрузился в горячий источник. Вода бурлила, ласково омывая тело, утомленное путешествием и любовными играми. Проводить ночи без сна Кину было не впервой, и, поныряв и побултыхавшись, он вскоре почувствовал себя намного бодрее. Удобно облокотившись о выложенный гладкими округлыми камнями бережок, Кин вынимал из воды то одну ногу, то другую, с удовольствием любуясь на узкие ступни и насвистывая себе под нос веселенькую мелодию. Услышав шорох неподалеку от себя, он повернул голову и узрел большую панду, которая уселась на берегу и смотрела на него, поедая молодые побеги бамбука.
— Привет-привет! — сказал Кин, ничуточки не удивившись. — Какой славный мишка. Что, отец снова решил завести панд?
Он подплыл поближе, протянул руку и почесал панде животик.
— Какое у тебя мягкое пушистое пузико! Любишь бамбук? А меня угостишь?
Панда продолжала жевать, не сводя с Кина кроткого взгляда. Тот рассмеялся:
— Ну что ж, правда твоя. Зачем мне бамбук! Ну, мне пора. Будь здоров. Ну, или здорова, если ты девочка.
Прежде чем выйти из воды, Кин ещё раз почесал панде пузико и затем удалился, накинув легкое шелковое одеяние на ещё влажное тело. Панда проводила его задумчивым взором.
Первая половина дня прошла без сюрпризов. Около часа Кин провел, смиренно выслушивая нравоучения и брань отца («Непутевый!», «Бестолковый!», «Бесполезный!», «Развратник!»), который, давно привыкнув к мысли, что толку из младшего отпрыска не выйдет, ругал его уже просто по привычке. Кин заикнулся было о важной миссии, которую выполнял при дворе императора*, но отец лишь гневно фыркнул: «Знаю я твои миссии! Женщин обольщать!» — и, поскольку на сей раз он попал в точку, Кин примолк и больше не возражал, смиренно выслушивая дальнейшие поношения. Так как сцены вроде этой случались с завидной регулярностью почти всю его жизнь, он даже не расстраивался. Все, что в такой ситуации требовалось — сохранять покорный и кроткий вид, мыслями же при этом можно было витать где угодно. Нелестные эпитеты, которыми отец награждал Кина, его не задевали. Бездельник, развратник — ну и что тут такого? Кин был вполне доволен своей жизнью и собой и не намеревался меняться.