… Он всё понимал. В последний раз пил из чаши густую белую жидкость, в последний раз положил Искорке на плечо благородную голову. Огневихри пробегали по шерсти его, слабые, маленькие, но живые, и сам олень уже не умирал от ран, разве что глазом смотрел только одним да ногу заднюю беречь ему пока приходилось.
Искорка не просила его: меня забери с собою. Хотя криком душа её кричала, ушла бы ведь, не оглядываясь! В никуда, в дебри лесные, в закатные горы, да хотя бы и в Каменное Море, в самое пекло его, огневихрям тамошним навстречу! Не звал её за собой волшебный зверь, потому, наверное, что сам на ногах не сказать, чтобы твёрдо держался. А может, и ему была Искорка обузой, как знать! Несмотря на то, что выхаживала столько дней, себя забывая.
Туман потёк сквозь стволы деревьев, молочный, с огненными просверками между прядями. Вступил олень в тот туман, и пошёл, хромая, не оконченной битве своей навстречу. Искорка смотрела вслед, обхватив себя руками и всё ждала, обернётся он или канет безвозвратно, оставляя после себя тоску неизбывную.
Олень не обернулся.
Канул в тумане бесследно, а когда туман рассеялся, даже следа копыт не осталось на песке да траве, сквозь песок пробившейся.
Ушёл, и хоть в реку теперь с головой.
Не вернётся ведь больше.
Никогда.
К исходу лета колдун пришёл в Медовары, поставил дом себе у подножия Каменного Моря, там, где падало небо в узкое озеро под пёстрой гранитной волной. Поговаривали, будто колдун остановил огневихри в соседнем селении, в Горячих Ключах, не подпустил их к домам, прогнал с огородов и общинного поля, но тамошние жители чем-то обидели своего избавителя, и ушёл он от них. Не испепелил, как следовало ожидать, а просто ушёл.
Совсем скоро стало ясно, почему. Колдун знал травы, отменно обращался с ранами, поднял на ноги мальчишку, с прошлой зимы пластом лежавшего после встречи со снежною рысью. Потерять такого целителя могли только олухи, что в Горячихх Ключах проживают. Но колдун с самого начала благодарных людей сторонился, молчал, смотрел только, и от его взгляда становилось жутко, будто глядел из зрачка его единственного глаза огонь, по чьей-то злой воле томившийся в человеческом теле. Второй-то глаз он потерял в бою, когда владетель Старолесья с закатногорским за пограничные земли схватился.
Безобразен колдун, говорили люди, от того, что на лице у него шрамы, нога в колене не гнётся, потому и нелюдим, что сам о себе знает: не красавец.
Искорка колдуна еще не видала.
Совсем озверела тётка Любочада. Спасения не стало ни от языка её гадючьего, ни от её палки. А за вопрос о наследстве, — не выдержала, потребовала от тётки правды — получила Искорка так, что несколько дней в сарае отлёживалась, и думала, что уже совершенно точно сорвётся за грань, покинет мир живых навсегда.
Не возвращался волшебный олень, забыл о спасительнице своей, хотя верить хотелось, что помнит. Два раза судьба сводила, неужели не сведёт и в третий? Третий ведь — волшебный, всем известно. Слабое утешение, а когда других нет, годится и такое.
Стоят Медовары на краю леса, совсем рядом с Каменным Морем. Если встать с утра и идти на закат, к обеду как раз упрёшься в первую волну разноцветного, застывшего в бурю гранита. За Каменным Морем начинаются уже срединные Старые Земли и там уж никто из ныне живущих не бывал, а рассказывают разное.
Говорят, пролегала здесь граница между двумя могущественными державами, так давно, что и названий тех государств уже люди не помнят. Они враждовали всегда, но придумали колдуны Старой Земли чудовищное оружие и применили его против людей, но и сами сгорели тоже. Вырвался на свободу чёрный колдовской огонь, пожрал города и войска, королей и князей пожрал тоже и не насытился. Пожрал он тогда саму землю, и кипело здесь еще не каменное, а огненное море, а потом застыло. Шагают теперь до самого горизонта гигантские гранитные волны, несокрушимые и бесплодные, не растёт на них ни травинки. А под каждой волной блестит узкое и глубокое озеро. Стоят в его водах стеклянные рыбы, водятся змеи-серебрянки и прочие гады, каких нигде в лесу не увидишь, растёт алая водяная лилия и кровь сосёт из каждого, кто неосторожно к ней прикоснётся.
Ещё говорят, что колдовской огонь не угас до конца, а по-прежнему тлеет под каменными волнами, и однажды выплеснется в мир, дожжёт всё, что тогда сжечь не сумел. Он-то и порождает огневихри, просачиваются они сквозь камень на поверхность, и раздувают ветры их пламя до неимоверной высоты. Горе неосторожному, вставшему на пути слетевшего из Каменного Моря огненного смерча! Сожжёт и не заметит, дальше помчится.