Пение колдуна заглушило их истошные крики боли и вдруг во дворе воцарилась могильная тишина. Хамрай вздрогнул от неожиданности — цепочки звякнули о камень, костер погас в единый миг, двор охватила тьма.
«Балаганный эффект, но впечатляет», — подумал Хамрай о колдуне, даже с какой-то ноткой уважения.
Глаза привыкли к темноте. Луна, скрывшаяся на мгновение в неожиданно набежавшей туче, освободилась из заточения и залила двор ярким светом.
Юные невольницы исчезли бесследно, как и пепелище костра — на этом месте стояла женщина.
Хамрай со молчаливым внутренним стоном закрыл глаза — силы космические, какая это была женщина!
Высокая, зрелая, пышная, с густыми длинными золотистыми волосами и белоснежной кожей она настолько контрастировала с худосочными фигурками погибших невольниц, что охватившая Хамрая боль, вызванная видом их смерти, как бы отступила, показывая никчемность тех пигалиц, которые превратились в эту Женщину — женщину женщин. Хамрай даже ощутил волшебный запах ее тела, аромат ее прекрасных волос. Она была обнажена, высокие, налитые жизнью тяжелые груди, приковывали взгляд, зазывали, манили… Руки шаха непроизвольно потянулись к ней навстречу. Хамрай неосознанно сделал шаг к ней, телохранители тоже — они забыли на мгновение где находятся и для чего.
Она, глядя только на обнаженного шаха, двинулась прямо к нему, покачивая роскошными бедрами, показывая потерявшим способность рассуждать трезво Хамраю и воинам свой великолепный стан сзади.
Хамрай сделал еще шаг в ее направлении, но сумел взять себя в руки и остановился. Возбужденная плоть распирала одежды, сердце, готовое вырваться из груди, стучало, отдаваясь в висках болью желания, лоб покрылся холодной испариной, во рту пересохло. Он оглянулся и силой воли заставил остановиться телохранителей шаха, медленно двигавшихся к прекрасной гурии в костре рожденной, достойной того, чтобы за обладание ею мужчина отдал жизнь.
Шах стоял, завороженно протянув к ней руки и не отводя от нее пылающий вожделением безумный взгляд. Она улыбнулась ему, обнажив ряд безупречных жемчугов зубов, изящными руками приподняла свои тяжелые груди и остановилась, глядя на шаха. Дрожь охватила завоевателя полумира, обнаженное мужское достоинство его бесстыдно вытянулось в сторону красавицы…
Хамраю почему-то стало тягостно и стыдно, хотя он видел подобное зрелище великое множество раз.
Колдун заорал истошно, на высоких тонах, неприятно продирая криком слух Хамрая, и бухнулся на колени, просительно протянув руки к висящему магическому кристаллу. Словно в ответ из кристалла вылетели два луча: голубой уперся лицо, прямо в глаза судьбоносному шаху, розовый — в бездонные очи нагой девы. Хамрай вздернулся было при виде луча из кристалла, но опасности не узрел.
Неописуемой красоты женщина, возбуждающая неодолимое плотское желание, двинулась к шаху. Хамрай не боялся, что заклятие вступит в силу — он прочувствовал, что это не женщина из плоти и крови, а магическое видение, хотя наверняка ощутимое и осязаемое. Вряд ли зачарованный и чрезмерно возбужденный шах думал в этот миг о заклятии и об опасности. Он шагнул навстречу деве и положил руки ей на плечи. Она крепко обхватила руками спину венценосного мужчины, губы соприкоснулись с губами, ее роскошные упругие выпуклости прижались к волосатой груди шаха, они слились в едином страстном порыве — по двору пронесся протяжный стон.
Вдруг Хамрай увидел, что они сливаются в буквальном смысле слова — вызванная волшебством чужеземца красавица входила в дрожащее тело шаха. Вот ее лицо погрузилось в его и утонули в теле Балсара тяжелые холмы женской груди. Опасности для шаха не ощущалось и Хамрай смотрел на чудо, краем сознания понимая, что это и не чудо вовсе, а искусный иллюзион, но веря как малый ребенок действу, так как очень хотел поверить.
Лиц не было — были две дрожащие в порыве спины… Но вот мужская гордость шаха вынырнула из ее ягодиц, сквозь золотые волосы, ниспадающие до талии стало проявляться искаженное страстью лицо шаха Балсара. Колдун распростерся на земле и корчился в судорогах. Магический кристалл, лучи которого соединились в один фиолетовый, вдруг вспыхнул неимоверным светом, ярче сорока солнц и погас. Тугая струя жизнетворной влаги брызнула из шаха и он в изнеможении опустился на землю.
Охватившее всех напряжение спало, луна словно померкла, во дворике стало почти совсем темно.
Если бы Хамрай захотел, несомненно, смог бы проделать подобное. Но ручаться, что все происшедшее чистейшей воды мистификация он бы не стал — магия не имеет границ и никакой человеческий разум не может охватить ее всю, волшебство разнообразно и многолико. Хамрай не чувствовал, что в шахе теперь что-то изменилось, но вполне допускал, что страшное заклятие, наложенное поверженным Алвисидом, наконец-то снято…
В таком случае, оно будет снято и с него, с Хамрая. Шах не откажет заплатить колдуну и за своего товарища по несчастью, Балсар щедр к друзьям. А колдун, похоже, жаден, охоч до сокровищ, которые обеспечат ему на родине почет и любовь… А если шах и откажет оплатить, то Хамрай и сам скопил достаточно средств за эти долгие двести лет. К тому же он может рассчитаться с колдуном магическими кристаллами, которых имел во множестве, их подарила когда-то Моонлав без счета… И снова сможет любить… Хамрай чуть не застонал сладко от представившихся ему картин. Он еще далеко не стар, крепок телом и здоров, как юноша… Он покинет шаха, отправится в путешествия, вернется в забытую милую Францию… И ни с одной красоткой не задержится дольше, чем на одну ночь — он наверстает все, что упущено им за столько лет стократ проклятого воздержания…
Нилпег прошел в угол дворика, достал кремень и запалил один из заранее приготовленных на всяких случай факелов. Передал его молча одному из телохранителей и запалил второй. Хамрай поднял с земли роскошный халат повелителя и сделал шаху недвусмысленный жест. Шах посмотрел на него осоловелым взором, тряхнул головой — он сидел обессиленно, упершись руками в холодную землю. Здравомыслие возвращалось к владыке полумира. Шах встал и сунул руки в заботливо подставленные рукава халата. Затянул пояс, посмотрел на остальную одежду, поморщился. Нилпег подал шахский меч на роскошной перевязи. Хамрай приготовил сапог, шах вытянул ногу.
Чужеземный чародей подошел и склонился перед повелителем в низком поклоне.
— Я выполнил просьбу великого шаха, — сказал он чуть с хрипотцой. — Глаз всемогущего Алгола снял страшное заклятие, столь донимавшее пресветлого шаха — он может теперь без страха входить к женщине. Я нижайше жду обещанного вознаграждения.
— Шах Балсар всегда держит свое слово, — гордо произнес повелитель. Он уже окончательно пришел в себя после колдовства, дыхание успокоилось, голос был как всегда ровным и сильным. Но Хамрай прочувствовал, что сердце шаха все еще бьется учащенно.
Шах указал рукой на дверь, колдун еще раз согнулся в почтительном поклоне.
Предстояло теперь самое важное — проверить действительно ли заклятие потеряло силу. Женщина для этой цели, тщательно отобранная беспристрастным Нилпегом, уже давно ожидает в специальном покое башни. Женщина была из шахского гарема, который был без надобности, но шах содержал его, дабы избежать пересудов в народе. Озверевшие от воздержания красавицы, вынужденные проводить бесцельную, хотя и роскошную жизнь в общении между собой, читали стихи греческой поэтессы Сапфо в выспренном и величавом переводе Хамрая с древнего, мертвого ныне языка, которые давным-давно подкинул им сам шахский чародей (еще не этим наложницам, а их предшественницам), объяснив смысл учения поэтессы. Он хотел досадить красавицам, поддавшись странному порыву — чтоб не один страдал. А получилось наоборот — жительницы гарема от тоски предавались любовью друг с другом, доводя евнухов до бешенства и помутнения рассудка. Тем не менее каждое редкое появление в гареме посланца шаха, как сегодня, вызывало бурное оживление. А избранница, хотя все знали, что ее почти наверняка ждет гибель, считала предстоящее испытание счастьем и великой честью.