Дать выход этим физическим набуханиям, выделениям, зуду и жару, кратко обозначаемым словцом «горит». Она услышала его голос. Многослойный оборонительный голос. Ясности восприятия Сара не утратила. Несколько вульгарный, весьма самодовольный. Она разъярилась: убедить его не удалось. Никогда она не подходила к нему, не подсаживалась, не пыталась поговорить, заложить в него что-то свое. Что Билл имел в виду, сказав о любви? Разум подсказал, что тысячу лет назад, когда она любила, находила то, что ощущала, в одной фразе, в одном слове. Он зайдет через часок. Тело бунтовало, но разум, трепеща, как огонек свечи на сильном сквозняке, отпускал язвительные замечания.
Сара вспомнила эпизод далекого детства, давным-давно помещенный в рамочку с соответствующей улыбочкой. Ей шесть лет. Соседский малыш — он для нее малыш, потому что ему всего пять — прильнул к ней под толстым деревом во дворе, в кроне которого устроено импровизированное обиталище. Толстый карапуз под толстым деревом лепечет, что он влюблен в Мэри Темплтон. Обнимает Сару, только что прислюнявил липкий поцелуй к ее щеке и пропыхтел обязательное «Я люблю тебя». Распаленная его объятиями, поцелуем и этим «Я люблю тебя», растворенная в любви к нему, Сара внушает мелкому негодяю, что нельзя ему любить Мэри Темплтон, что Мэри слишком старая для него, что нужно любить ее, Сару. А он упорно твердит, что любит Мэри. Ее распирает ощущение несправедливости происходящего. Он только что поцеловал ее, сказал, что ее любит, он обхватил ее пухлыми ручонками, и тут же… Мэри Темплтон, конечно, недосягаема, она раз в неделю ходит в балетную школу, ей целых девять лет. Разумеется, как существо женского пола, Сара должна бы понимать, что малыш неизбежно обречен любить Мэри, ибо Мэри для него недосягаема. Сара соблазняет его совместной жизнью в древесной кроне, в раю над их головами. Она планирует стащить из кладовки сыр и ветчину, а из шкафа под лестницей старое пуховое одеяло. Малыш колеблется, его прельщает домик на дереве, но Мэри Темплтон все-таки перевешивает.
Этот эпизод, словно замороженный ископаемый мамонтеныш, долгие годы забытый в вечной мерзлоте, наполнил Сару тогдашними эмоциями. Она обожала пухлого маленького негодяя с его мягкими темными кудряшками и большими голубыми глазами. Его влажный поцелуй и это «Я люблю тебя» полностью затопили ее. Она не могла постичь, как ее можно не любить. Но он предпочел ей менту о Мэри Темплтон. Давным — давно, под деревом в несуществующем более саду, снесенном бульдозерами под новые постройки, пережила она отчаяние несчастной детской любви. Так она и списала ее когда-то, как детскую, не заслуживающую внимания.
К ней прибыл Билл. И с ним Молли, Мэри Форд, Сэнди Грирс, осветитель. Конечно, реконструировала Сара, ощущая, как спину ее полосуют горячие ножи, конечно, Билл и Молли живут в одном/l отеле. А Сэнди? Крепкий молодой человек, способный, симпатичный, здоровый, недавнее приобретение труппы в связи с потребностями «Жюли Вэрон», ею за нехваткой времени почти незамеченный. Возможно, он пригласил актеров к себе домой на ланч, а после ланча некоторые направились в номер Билла, а тут Сара любезно пригласила Билла к себе. Мэри Форд как-то вписалась в эту группу, к которой она, Сара, никаким боком не принадлежала, они ей как будто снились, исчезнут, как только проснется. В сознании ее запечатлелся кадр в рамке, ими не замеченный: смеющийся Билл, стоящий в ее гостиной, рука на бедре, два свежих женских тела, развернутых к нему, изнывающих от желания, на лицах надежда, ожидание. Гм, и Мэри Форд… Интересно. Сэнди разрушил кадр, плюхнулся в кресло, показал на приколотый к двери рисунок Жюли:
— Домой из дома.
И вот они уже товарищи по театру, но лишь внешне, ибо Сара как будто осталась на другом берегу, исключенная, наблюдающая издали. Она видит, как Билл исходит улыбками и взглядами, как томятся женщины, не в силах оторвать от него взгляда. Как, впрочем, и она сама. А он — сияющий самец, что-то вроде оленя, лося, что ли. В памяти всплывает библейская сцена: женщины, одуревшие от присутствия прекрасного Иосифа, ранят руки фруктовыми ножами, не соображая, что творят, себя не сознавая; сцена, интерпретированная Томасом Манном, в тысячах вариантов реинтерпретированная жизнью, сцена с той же замедленной подводной подоплекой, что и эротические сны.
Досужий треп, переливание из пустого в порожнее, легкие шуточки, хохмочки — обмен информацией на модифицированном языке поверхностного общения. Билл старается подпустить юмора в длинную историю о том, как он засел в Нью-Йорке без ангажемента.
— Неделя за неделей. Телефон молчит. И вдруг — прорвало! Четыре предложения подряд. Четыре! Хоть разорвись. — Он внезапно перешел на кокни. — Ну-у, Билл Коллинз, ишь, что и думать… Да-а… — Кокни озадаченно выпучил глаза, почесал затылок и преобразился в диктора Би-би-си. — Всеобщий центр внимания, пастбище для глаза…
— Денежное дерево для дебила Билла, — непочтительно перебила Мэри Форд, и Билл обиженно — не декоративно, всерьез, покраснев и опешив — с раскрытым ртом уставился на нее. Тотчас оправившись, захохотал, выставив на обозрение ярко-красную глотку, и продолжил:
— Во-во! Четыре сразу! Куда деваться? И кто четвертый? Соня! — Он снова засмеялся, потом обвел всех строгим инспектирующим взглядом. — Конечно же, я выбрал Жюли. Не смог устоять. Кроме того, никогда во Франции не был, не говоря уж о работе там. Из холеры в миллионеры, — протянул он с американским акцентом, мрачно и зловеще, никак не милый ласковый малыш.
Молли услышала в его интонации что-то свое, колыхнулась едва заметной компактной улыбкой. Мэри Форд улыбнулась шире, даже кивнула. Сара тоже ощутила на лице дежурную улыбку. Билл же просиял в сторону Сэнди, и мгновенно Сару и, конечно же, Молли и Мэри пронзило озарение. Конечно. Красавчик, театр, Нью-Йорк… Да-да, разумеется, у него в Нью-Йорке подруга, он ведь сам о ней упоминал… Врун! Держи карман шире! Все они обеспечены липовыми подругами и даже женами, если их загнать в угол. Эти мысли метались в голове Сары, и одновременно там же вопил немой голос: «Хватит, хватит! Ради бога, довольно!»
Телефон. Стивен. В голосе слезы, может, еще плачет.
— Поговорите со мной, Сара. Просто поговорите, о чем — нибудь, все равно. Я и вправду схожу с ума.
Не тот случай, когда можно сказать: «Я перезвоню». Она строго глянула на молодежь (к которой причислила ради этого случая и старушку Мэри), сообщила, что из Нью-Йорка звонят по поводу «Абеляра и Элоизы». Конечно, уж Мэри-то сразу поняла, что это неправда. Поэтому она решительно поднялась первой, увлекая за собой остальных. Билл, как Сара увидела и почувствовала с неподобающим удовольствием, с явным нежеланием.
— Уходим, — сказала Мэри. — Надеюсь, не дурные вести. Это не американский спонсор? — покосилась она на Сару.
— Нет, это не американский спонсор.
Мэри вышла на лестницу, солидная дама, смахивающая на молочницу в джинсах — ее собственная шутка. Сэнди попросился в туалет. Молли поплелась к двери, Билл сразу за нею. Сара, проводив Сэнди до туалета, вернулась. Билл, неспособный сопротивляться ауре желания, окружавшей Молли, обнял ее. Молли растаяла, закрыла глаза. Увидев Сару, Билл оставил Молли, подпихнул ее в сторону двери. Молли вслепую направилась к выходу. Билл подошел к Саре, обнял ее за талию, поцеловал. В губы. Поцелуй ни в коем случае не братский.
— Увидимся, Сара.
Его щека обожгла ее лицо. Из коридора донеслись шаги Сэнди, Билл быстро отскочил от Сары и мигом оказался у двери. Сара проводила обоих молодых людей, спускающихся по лестнице, внимательным взглядом.
Вернувшись в спальню, она уселась на край кровати, взяла трубку. Стивен говорил сбивчиво, обрывками фраз, а чаще молчал в трубку.
— Сара, что происходит? В чем дело?.. Я ничего не понимаю…
Так они «беседовали» в течение получаса. Она слышала его дыхание, вздохи, почти всхлипывания. Однажды показалось, что он положил трубку.
— Стивен?
— Не уходите, Сара.
Через некоторое время он вдруг что-то вспомнил.
— Надо пойти помочь Элизабет. Я ей обещал. Я ей нужен. Хотя иногда я думаю, что никому не нужен. Но она рассчитывает на меня. Это уже что-то… Сара?