Генри откинул голову и издал протяжный волчий вой.
— Я лаю на луну, я тешу сатану; нечаянно я выпил белену, — прокомментировала Сара, мило ему улыбнувшись.
— Браво, браво. Как раз в точку.
— Вы тут всю ночь продежурили, Генри?
— Почти.
— Но вы же знаете, что все будет в порядке.
— Мы запишем в тетрадке: все будет в порядке. Натурально, знаю, но верить в это упрямо отказываюсь.
Генри резким движением выпрямил спину, расставил ноги пошире, раскинул руки и уперся ими в скамью. Эта поза ему, очевидно, не понравилась, он перекинул левую ногу через правую, затем правую через левую, руки скрестил на груди. Река бросила в них туманный клок брызг. Быстро бежала река мимо рыжих скал и рыжих деревьев, курчавилась мелкими водоворотами, плескалась в берегах, качала прибрежный камыш. Перед водопадом устраивалась передохнуть в верхнем пруду, темном и тихом, с быстрым течением лишь по центральной линии. Перемахнув через каменный край, вода с шумом, поднимая тучу брызг, падала в нижний разлив, разбиваясь о скалы в сахарную пену. Глубина внизу небольшая, но буйство потока, втягивающего в себя все, послужило причиной гибели Жюли и — как упрямо болтали некоторые жители городка — ее ребенка. Как будто не было врача и выписанного им свидетельства! Но люди верят в то, во что хотят верить. Пониже этого коварного разлива, за скалами, обширный проточный водоем, в котором Жюли плавала, но лишь по ночам, чтобы ускользнуть от недреманного ока соглядатаев.
— Чтобы утопиться здесь, надо обладать железной волей, — сказала Сара.
— Может, напилась для храбрости.
— В дневниках нигде не упоминаются спиртное и наркотики.
— Вы уверены, что она все доверяла своим дневникам?
— Полагаю, что все.
— Тогда возвращаюсь к своей первой гипотезе. Когда я впервые прочел дневники Жюли, я напрочь отверг мысль о возможности самоубийства.
— Вы того же мнения, что и горожане? Они полагают, что ее убили.
— Я не того же мнения. Я полагаю, что они ее и убили.
— Но ведь Жюли собиралась стать респектабельной женщиной.
— В том-то все и дело. Может, им не нравилось, что ведьма станет мадам Мастер-Печатник.
— Ведьма?
— Знаете, Сара, она мне тут приснилась… Не какая-нибудь сисько-попка, положенная мне по возрасту и воздержанию. Приснилась, когда она уже… в общем, после…
— Привлекательность женщины не в сиськах и не в попках, — одернула его Сара тоном строгим и поучающим.
Генри покосился на ее суровое лицо, улыбнулся.
— Что ж, в какой-то степени верно. Как посконно-домотканый американский парень я должен увлекаться нимфетками, у которых выпуклости еще не полне… Ладно-ладно, не сердитесь. — Он вскочил, схватил ее руку мокрой от брызг водопада ладонью, поцеловал. — Ох, Сара… — Кажется, он сдержал зевок. — Надо вздремнуть, если получится. Технический прогон в одиннадцать. Рой натаскивает городских любителей. Потом с вокалом. Вы будете? Хотя вам, конечно, не обязательно.
— Буду, если хотите.
— Нежась в закатных лучах… — Он вернул затычки в уши и понесся, чуть ли не бегом, обратно к домику Жюли.
Она подошла к берегу. Настоящий омут. Здесь стояла Жюли, вглядывалась в коварную воду. Прыгнула. Невысоко, футов около шести. Камни, бурлящий поток… Она упала на ноги, поскользнулась, качнулась, рухнула, возможно, на гладкий валун, позволила воде втянуть себя… Позволила? Но она плавала, как рыба.
Сара почувствовала чье-то присутствие, повернула голову — у скамьи остановился Стивен. Она подошла, села. Он опустился рядом.
— Что-то всем нам сегодня не спится, — заметила Сара.
— Я сегодня не ложился. Полагаю, по мне заметно. — Стивен развел руками. Одежда измятая, да и попахивает от него…
Ну, и трагическая маска на лице. Снова Сара подумала, что за всю жизнь подобного не ощущала. Такое выражение лица может быть у переживших стихийные бедствия, когда их интервьюируют телерепортеры. — Всю ночь гулял с Молли. Она любезно согласилась… По улицам… Темно в городе…
Чего ж тут не понять. Темно ночью под деревьями, кто же спорит. Огрызок луны… да и тот вскоре спрятался. Они выныривали в пятнах лунного света, вновь погружались во тьму. На Молли белая хлопчатобумажная юбка и облегающая белая футболка. Черно-белая гамма.
Не в силах выносить его вида, Сара отвернулась к воде.
— Чрезвычайно интересно, правда? Удивительно, что происходит с твоей гордостью. Она меня поцеловала. Что ж, и я ее тоже… — Стивен помолчал. — Спасибо, что промолчали, Сара.
Она покосилась на Стивена. Слезы оросили щетину его щек.
— Что-то я плохо понимаю, — продолжил он. — Что можно сказать о пятидесятилетнем старике, уверенном, что ничего более магического с ним за всю жизнь не случилось, чем поцелуй во тьме с…
Сара прокрутила в мозгу фразу: «Тебе хоть поцелуй достался». В этот момент она ощущала злость и зависть.
— Все пролетело мимо меня, — услышала она его голос, ослабленный порывом ветра. — Жизнь пробегала мимо. Конечно, я влюблялся, но… — Ветер унес его слова. — Кто это сказал, что, когда обнимешь женщину, все происшедшее с тобою ранее превращается в прах и пепел?
— У Жюли есть что-то подобное. Она говорит это о Реми. — И второй раз за день Сара сказала: — Чтобы утопиться, нужна сила воли, убежденность.
— Будь я здесь…
— Вы или Реми?
— Вы не понимаете. Я и есть Реми. Я проникся им.
— Вы тоже младший брат? Как Стивен, я имею в виду.
— Но у меня два старших, не четыре, как у Реми. Не знаю, насколько это критично. А вот что критично… Что бы я должен был сказать, чтобы предотвратить ее смерть?
— Выходите за меня, — предположила Сара.
— Нет-нет, вы не понимаете. Это совершенно исключено. Он не мог жениться на ней ни при каких условиях. Он француз. Во Франции все в тысячу раз слоящее, чем у нас. У них семья — кремень. У нас проще. Мы можем жениться на певичках и моделях… и почище того. Очень полезно для генофонда. Французские аристократы такого не допустят. Да еще сто лет назад. Совершенно безнадежно. А не влюбиться в нее Реми не мог. Причем на всю жизнь. Он любил ее до самой смерти.
— Да, — сказала Сара и крикнула: — Да! — потому что снова подул сильный ветер.
— Любил — но не мог жениться.
— Интересно, что мы забыли о славном лейтенанте, — сказала Сара, думая о Билле и о своем стыде.
— Нет-нет, одно дело — влюбленность, любовь. А Реми — это жизнь и смерть.
Он сидел с закрытыми глазами, из-под век вытекали слезы. Депрессия. Но у этого термина столько же оттенков, сколько и у понятия «любовь». Истинная подавленность не имеет ничего общего с состоянием Стивена. Застигнутый ею человек может скорчиться в кресле — или на полу — в позе эмбриона, застыть на долгие часы. Депрессия не нуждается в слезах и их избегает. Для нее характерна смертная обездвиженность. Черная дыра. Таково впечатление наблюдателя. Но Стивен жив, он страдает, скорбит, печалится. Сара внимательно осмотрела его, пользуясь тем, что он закрыл глаза. Ей пришло в голову, что следует за себя опасаться. Она остановила удар молнии, стрелу из иного мира. Она влюбилась, хотя считала, что более ей это не суждено. И ничто не стоит между нею и тем состоянием, в которое впал Стивен.
Она взяла его руку, умелую, практичную руку, почувствовала ее пожатие.
— Спасибо вам, Сара. Не могу понять, как вы меня терпите. Понимаю, я кажусь… — Он поднялся, не выпуская ее руки, и она встала вместе с ним. — Надо, наверное, немного поспать.
Они подошли к каменистому обрыву, остановились. Среди брызг, оросивших лицо Сары, были и сорванные со щеки Стивена слезы.
— Наверно, Жюли приняла перед этим дозу чего-нибудь…
— Генри тоже это предположил.
— Генри? Неплохой парень. Может, он тоже в нее влюблен. Я сейчас воображаю, что весь мир в нее влюблен. Своеобразный признак безумия.
Несмотря на ранний час, солнце припекало. Ветер стих. Недавно надетое платье Сары уже пора менять: оно промокло насквозь, неприятно липло к бедрам. Она закрыла глаза, вернулась памятью к маленькому влажному и горячему телу, переполненному желанием.